Империя порока. Блудницы, проститутки и содержанки в царской России - Ника Марш

в честь праздника наречения… А ночью на аул напали кочевники. Малышке удалось спастись буквально чудом, а вот Алдар погиб вместе с женой. Ульмесек убежала в степь и долго бродила там. Питалась травой, спала под открытым небом. Наверняка ее ждала бы голодная смерть или обезвоживание, но девочку нашли казаки. Они спрашивали ее о том, что произошло и где родной дом, но малышка не понимала чужого языка.

Тогда решено было отвезти сироту в станицу Троицкую, где заботу об Ульмесек взяла на себя состоятельная помещица. Девочку крестили по святцам, дали ей имя Екатерина. Степанова – это в честь крестного отца. Бежали месяцы, и Ульмесек-Екатерина сносно заговорила на русском. Она-то и оставила воспоминания о прошлом:

«Жили мы в степи… жили очень богато. Кибитка была в коврах… Я спала под меховыми одеялами. На стенах висели сабли, ружья… На себе я помню наряды и ожерелье из монет на шее»[93].

Темные миндалевидные глаза, смуглая кожа – Катя выделялась среди станичников. Многие чурались ее, так и не признали своей. Вот девушка и искала родственную душу, с кем можно было бы говорить начистоту и не бояться осуждения. Удивительно, но она встретила такого человека – ссыльного поляка Николая Плевака. Срок он получил за участие в восстании 1830 года.

Мужчина был католиком, она – православной, но от рождения язычницей. Он – человек строгих правил, она – дитя степей. Трудно было представить людей столь непохожих… Но именно это, возможно, и стало для них основанием для сближения. Оба чужие. Оба – изгои. Вспыхнула любовь. А потом Катя узнала, что беременна. Когда помещица обнаружила, что под ее крышей живет «падшая», немедленно выставила ее. Девушка пошла к Плеваку.

У них родилось четверо детей. 13 апреля 1842 года на свет появился Феденька. Жили невенчанными, разница в вере стала препятствием. К тому же Катя смутно догадывалась, что там, в Польше, у Николая осталась жена. Станичники смеялись над женщиной, показывали на нее пальцем. В глазах чопорного местного общества она была все равно что вульгарная «ночная бабочка». Ведь не может порядочная делить ложе с мужчиной, если их союз не освящен церковью!

Екатерина просто не выдержала. Однажды, после очередного всплеска ярости со стороны станичников, после оскорблений и обид, схватила младшего Федю и понесла к реке. Хотела утопить, чтобы не мучился, не терпел позор всю жизнь. А малыш закричал. И громкий голос услышал казак, который остановил Катю. Не было бы возгласа Феденьки, не появился бы легендарный адвокат Плевако! Еще немножко, и взяла бы Катя страшный грех на душу…

В 1851 году ее сожитель получил возможность уехать из места ссылки. Забрал свою незаконную семью, поселился в Москве. Из четверых двое умерли, остались только Дормидонт и Федор. Учились в Коммерческом училище, причем блестяще. Однако их записали как «Николаевых», и некоторое время спустя выяснилось, что оба – бастарды. Тогда двух замечательных учеников попросили покинуть стены учебного заведения.

«Нас объявили недостойными той школы, которая хвалила нас, – вспоминал Федор. – По вине отца мы стали изгоями»[94].

И все-таки он выучился. Добавил к фамилии «о» на конце и превратился в Плевако. В легендарного, знаменитого, практически не знавшего поражения адвоката!.. А ведь мог и умереть от руки доведенной до отчаяния матери. Потому что шельмовали, кричали, винили, ругали…

Итак, от «ненужных» детей проститутки старались избавиться тем или иным способом. Масштаб катастрофы в XIX столетии никто не осознавал. Ведь принимая решение взять на учет всех проституток, государь Николай I считал, что совершает благое дело – появилась возможность прослеживать цепочку заражений венерическими заболеваниями, быстро реагировать, лечить и, значит, не позволять эпидемии распространяться. По всей видимости, при создании комитетов, занимающихся дамами легкого поведения, не задумывались, что может появиться «побочный продукт» легализованного бизнеса – дети.

В 1890 году империю потряс чудовищный случай варшавской акушерки Марианны Скублинской. Стало известно, что она организовала заведение по приему незаконных детей и… быстро помогала им уйти на тот свет. Вскрыть все удалось случайно. В «приюте» вспыхнул пожар, в результате были найдены останки детей. Всего же Скублинская умертвила около 50 малышей.

К слову, есть мнение, что изрядная часть беспризорников – и есть дети проституток. Выброшенные на улицу, оставленные в сиротских приютах и сбежавшие оттуда из-за дурного обращения или голода (как известно, далеко не все учреждения хорошо финансировались). Социализировать таких ребят было чрезвычайно трудно. Они становились бродягами и преступниками, существовали в мире искаженных ценностей и не понимали самых простых категорий вроде «что такое хорошо, и что такое плохо». Многие спивались уже к подростковому возрасту, другие гибли от болезней или просто замерзали в ледяную стужу. Ненужные с самого рождения.

«Но позвольте, – скажете вы, – однако же в XIX веке уже придумали способ контрацепции. Это презервативы. Неужели их не было в Российской империи?»

Их осторожно называли «предохранителями» и привозили преимущественно из Америки и Франции. Любопытно, что в США в 30 штатах реализация этой продукции была запрещена из-за соображений морали. В Северной Ирландии – до 1970-х. В Российской империи «предохранители» продавали дюжинами, и стоимость была весьма высокой. Самые дешевые обходились в 80 копеек. Дорогие – по 5–6 рублей – доставляли скромными партиями, ввиду не слишком большого спроса.

Реклама презервативов размещалась в прессе, часто под изящным заголовком «Средства женской гигиены». Продавались футляры для презервативов, замаскированные под мужские часы на цепочке, чтобы их можно было легко взять с собой при необходимости.

Это было ново, необычно, шло вразрез с церковным учением. Поэтому пользовались презервативами или очень молодые, или «прогрессивно настроенные». И не забудем про дороговизну! Муж и жена могли договориться о покупке резинового изделия, но для проститутки «предохранители» жалели. Считалось, что «ночная бабочка» сама позаботится о деликатной проблеме.

Женщину с панели не принято было щадить. Тот, кто не желал лишних ртов у себя дома (или такое мнение высказывала жена), шел в публичный дом, не покупая презервативов. Сеанс обходился в 3 рубля, и еще 3 потратить на «сопровождающие расходы»? С какой стати?

Сами проститутки тоже не старались раскошелиться на презерватив. Они оставались верны старым бабушкиным методам контрацепции. В конце концов, те считались весьма эффективными…

Глава 7. Спасти несчастную

«Особенно ободрялся и разгуливался я после девяти часов, даже начинал иногда мечтать и довольно сладко: “Я, например, спасаю Лизу, именно тем, что она ко мне ходит, а я ей говорю… Я ее развиваю, образовываю. Я, наконец, замечаю, что она меня любит… ‘Но теперь, теперь – ты моя, ты мое созданье, ты чиста, прекрасна, ты прекрасная жена моя. И в дом мой смело и свободно Хозяйкой полною войди!’ Затем мы начинаем жить-поживать…” Одним словом, самому подло становилось…»[95]

Этот кусочек из произведения Достоевского «Записки из подполья» не об идеальном стремлении спасти несчастную. Герой Федора Михайловича нравственным образчиком не был, впрочем, как и большинство персонажей писателя. Но в этой цитате, определенно, заметна тенденция XIX века. Действительно, когда в России узаконили торговлю телом, находилось немало желающих спасти девушек и женщин, живших на положении полурабынь.

Родной брат великого русского писателя Льва Толстого, Дмитрий, в 1853 году выкупил из московского публичного дома проститутку Машу.

Надо сказать, что Митенька – так его называли дома – с юных лет сильно отличался от всего семейства Толстых. Он был аскетом до такой степени, что не носил под пальто никакой одежды, потому что считал это ненужным расточительством. Его нельзя было увидеть на балах или в светском обществе, поскольку потомок графа чурался развлечений. Тянуло его к людям, обиженным жизнью – так, среди всех студентов математического факультета Казанского университета он выбрал единственного друга, бедняка Полубояринова. Вот и проститутка Маша показалась ему несчастной и нуждающейся в спасении.

Прежде никогда не общавшийся с женщинами близко граф Дмитрий Николаевич Толстой сошелся с работницей борделя.

Он забрал ее к себе, вызвав переполох в семействе. Но благородный порыв наткнулся на убогую реальность: Маша пила, не желала превращаться в даму, скандалила с ним. Не выдержав мучения, Толстой выгнал проститутку прочь. Но позже, устыдившись, забрал