Кандинский и я - Нина Николаевна Кандинская

Кандинский с Гропиусом были дружны, поэтому мы часто бывали вместе, особенно в то время, когда он был женат на Альме Малер-Верфель. Гропиус легко поддавался влиянию, но влияние Альмы на него казалось мне благотворным. Вне всякого сомнения, она была надежной опорой всем мужчинам, за которыми была замужем. Приведу высказывание Франца Верфеля, которое Альма включила в свои воспоминания: «Она оказывала на меня большое влияние. Находясь рядом, этот плодоносный организм насыщал меня силой»{139}.

Интерес Гропиуса к Баухаусу заметно ослабел — и не только: измененились его взгляды. Вошло в привычку ставить архитектуру выше живописи. Архитекторы и художники начали конфликтовать. Архитектор Таут опубликовал книгу{140}, в которой пространно обличал «картины на стенах». Гропиус счел его соображения правильными и занял его позицию. На художников эта необъяснимая перемена произвела очень неприятное впечатление. Разумеется, Баухаус не был ни художественным институтом, ни академией — это было понятно всем, и никто из известных художников, включая Кандинского, не давал в рамках программы Баухауса уроков живописи. Жан Лепьен пишет: «Баухаус выступал под девизом „строим дом!“. Это была школа архитектуры и окружающей среды, в которой протекает человеческая жизнь. Эта среда включала — вот ирония! — даже цвет, даже картины, в любом случае, даже искусство»{141}.

Сейчас кажется парадоксальным, что Гропиус по собственному почину пригласил в свою Школу таких выдающихся художников. Когда противостояние между художниками и инженерами всерьез обострилось, Кандинский спросил у него: «Зачем вы пригласили работать художников, если вы в принципе против живописи?» Гропиус не знал, как ответить на этот вопрос.

Макс Билль, учившийся в Баухаусе с 1927 года, видит ситуацию иначе: «В сущности, в Баухаусе работали не инженеры, а почти только художники. Зная, как их не хватало, спорадически появлявшиеся инженеры набивали себе цену. Баухаус не был художественной школой, почему и возникло это противостояние художников и инженеров, в которых ученики нуждались. Мы постоянно бунтовали против засилья художников, и это было совершенно естественно. Поскольку нам для преодоления той или иной проблемы необходимо было найти практическое решение, а не научиться рисовать».

Однако Баухаус не разделился на два противоположных и тем более враждующих лагеря. Гропиус не был принципиально против живописи в Баухаусе или искусства как такового. Обращаясь к эпизодам более позднего времени, Билль отмечает: «Удивительным образом Гропиус был дилетантом в области изобразительного искусства. Навестив его пару лет назад в Бостоне, я был удивлен, не обнаружив в его доме ни единого произведения искусства. Лишь пара вещиц на память. Стоит сравнить его дом с квартирой Миса ван дер Роэ в Чикаго, где висят ранние и поздние произведения Кандинского, Клее, работы Швиттерса — настоящее собрание, которое было ему необходимо и над которым он постоянно размышлял. Примечательно, что основная идея Баухауса — интеграция всех искусств — не отвечала личным потребностям Гропиуса».

Как я могу заключить из высказываний Билля, трения, возникшие между преподавателями в Дессау, остались для учеников тайной. Мастер из Баухауса Гунта Штёльцль подтверждает мою правоту: «Какие трения происходили между Гропиусом и Кандинским за кулисами, было ученикам неизвестно. При Гропиусе сор из избы не выносили»{142}.

Поняв, что Гропиус изменил своим убеждениям, Кандинский сделал выводы и дистанцировался от него. Они заметно охладели друг к другу. Пауль Клее тоже отдалился от Гропиуса. В 1928 году он подал увольнительную, переехал в Берлин и открыл там частное архитектурное бюро.

В то же самое время баухаусскую сцену покинули Марсель Брёйер и Герберт Байер. Как и Гропиус, они отправились в Берлин и создали собственные мастерские. Оглядываясь назад, Герберт Байер вспоминал: «Я хотел воплотить наши идеи в жизнь и чувствовал, что преподаватель должен сначала накопить достаточно опыта»{143}.

Баухаус при X. Майере и Л. Мис ван дер Роэ

Преемником Вальтера Гропиуса стал Ханнес Майер, бывший до этого ассистентом Гропиуса. Художники приветствовали его назначение, поскольку он благожелательно относился к изобразительному искусству, что заметно улучшило положение художников в Баухаусе. Но у Майера были свои слабости.

Во-первых, начались бесконечные дискуссии и заседания. Три раза в неделю созывался ученый совет, и Кандинский нередко возвращался за полночь. Он считал крайне важным участвовать в этих заседаниях, чтобы по возможности вносить ясность в те или иные вопросы и находить конструктивные решения проблем. Это было делом утомительным, но он взвалил на себя дополнительную нагрузку, потому что чувствовал свою ответственность за судьбу Баухауса. Коллеги почти всегда прислушивались к его аргументам. Гунта Штёльцль, тоже участвовавшая в заседаниях, пишет: «Кандинский охотно высказывал свое мнение и не принадлежал к тем преподавателям-молчунам, которые стеснялись сказать слово. В учительском коллективе он играл ведущую роль. Обычно то, что он говорил, вызывало одобрение коллег»{144}.

Поначалу работа Баухауса под руководством Майера шла без сучка без задоринки, но однажды до Кандинского дошла шокирующая информация. Придя домой, он сказал: «Сегодня у меня был один ученик, который утверждал, что Майер коммунист и занимается в Баухаусе коммунистической пропагандой». Это было как гром среди ясного неба. Кандинский был сильно взволнован и одновременно разочарован, потому что возлагал на Майера большие надежды.

Как вице-директор Кандинский нес ответственность за то, чтобы Баухаус держался в стороне от политики. Озабоченный этой информацией, он предостерег студентов и преподавателей: «Вы можете делать здесь что угодно, но политику оставьте за стенами Баухауса, иначе нас закроют».

Одним из главных в договоре между Баухаусом и Дессау был пункт, обязывавший Школу сохранять политический нейтралитет. А тут вдруг такое! Политические группировки в Баухаусе с каждым днем набирали силу.

На Кандинского быстро навесили ярлык реакционера. Макс Билль подтверждает мое мнение, что в ту пору было много людей, распространявших злобные обвинения. Преследования Кандинского со стороны коммунистов приняли угрожающие формы и даже привели к бойкоту его занятий. Вот что рассказывает Жан Лепьен: «Студенты вводного курса, около 20 человек, пошли на занятия к Кандинскому. Трое или четверо принципиально отказались идти по политическим соображениям. Коммунистическая фракция студентов выпустила директиву: „Этот человек — не коммунист. Коммунисты, не ходите на его занятия“»{145}.

В июле 1930 года студенты-коммунисты распространили воззвание, размноженное на гектографе{146}, в котором сообщалось, что они отрицают начальные занятия по искусству как противоречащие принципам материализма. Нападки на Кандинского усиливались на протяжении последних лет работы Баухауса в Дессау. В