ЮнМи. Сны о чём-то лучшем. (Книга вторая) - Андрей Юрьевич Лукин

а по велению души. ДжиУ сидит в обнимку с худенькой ДаЕн, глаза и у той и у другой опухшие — им здесь куковать даже больше пяти лет, вся молодость за решёткой пройдёт. Им эти строчки — словно нож по сердцу, и лишнее напоминание о неизбежном и сладкая боль от того, что можно вот так выкрикнуть, выплеснуть в песне самые сокровенные свои переживания.

Всё так же тучи над тюрьмой висят,

И за решётками темно.

Никто не видит мой потухший взгляд,

В душе давно всё сожжено.

Я слёзы лью и слышу в тишине,

Как дождь осенний плачет обо мне!

Когда песня кончилась, не было ни аплодисментов, ни выкриков одобрения. А были только всхлипы, лихорадочные поиски по карманам блокнотов и ручек, и не просьбы даже — мольбы:

— Юночка, спой ещё раз! Пожа-а-алуйста! Мы слова не запомнили!

* * *

Чат того мира, в котором Агдан — заключённая

(***) — А-а-а-а! Ёксоль, что это было? Почему мне сейчас хочется куда-то пойти и сделать то, что французы когда-то сделали со своей Бастилией? Я знаю, что этого делать нельзя, но очень хочется.

(***) — А я уже выучила слова и даже подобрала на гитаре аккорды. Ничего сложного, только в последних куплетах надо брать на две ступени выше. Ну, это для тех, кто понимает.

(***) — Гимн уголовников она сочинила. Надо ей запретить писать песни. Она вообще в тюрьме или где?

(***) — Себе запрети гадости в чате писать. Всем сразу легче жить станет.

(***) — Мой кебу (отчим) — опытный юрист. Так вот он сказал, что Агдан посадили за преступление, которого она не совершала. И всем судейским это прекрасно известно. Просто кто-то наверху очень захотел, чтобы она оказалась в тюрьме. Кто и за что — додумывайте сами.

(***) — Мы живём в самой демократической стране. И я каждый день в этом вновь и вновь убеждаюсь.

(***) — Не могу остановиться и постоянно пою эту песню. Агдан — гений. Она написала песню, которую будут петь во всех тюрьмах Кореи.

(***) — Вот как она умудряется даже за решёткой сочинять такие мелодии? Другая бы на её месте сразу зачахла, а её талант сияет всё ярче. В нашем правительстве сидят очень глупые люди. Кто их выбирал? В моём окружении нет ни одного человека, который голосовал за них. Я знаю, я спрашивал.

(***) — Агдан всё испортила. На эту мелодию можно было написать такую прекрасную песню про любовь и чувства, а она сочинила какие-то корявые стихи про страдания убийц и воровок. Правильно её посадили. Вот.

(***) — Тебя саму надо посадить за такие слова. Агдан сидит в тюрьме и потому поёт про судьбу людей, которые её окружают. А эти мармеладные сопли про то, что "ах, почему ты ушёл?" и "ты меня не любила, а я тебя любил" давно надоели. В мире столько разных тем, кроме любви, а мы слушаем одно и тоже. Агдан — файтин!

(***) — Хальмони, когда я дал ей послушать эту песню, очень интересно выразилась. Она сказала, что если Агдан умрёт и её душу за все прегрешения отправят в ад, то она и там сочинит такую песню, что черти будут рыдать и подливать в её котёл холодную воду. Хальмони у меня христианка, если что.

(***) — Автор таких песен может попасть только на небеса. Молю всех богов, чтобы это случилось как можно позже.

(***) — Что происходит с нашей страной? Мы все спокойно смотрим на то, как какие-то недалёкие и ограниченные люди гробят гордость всей нации. Как будто так и надо. Я слышала, что собирают подписи с требованием освободить Агдан. Завтра же пойду и подпишусь. И братьев с собой возьму.

(***) — И я пойду!

(***) — Я уже подписалась. И теперь сижу и плачу под музыку над её горькой судьбой. Вместе с дождём. Надеюсь, когда-нибудь в её судьбе наступят перемены к лучшему.

(서른번째꿈) Сон тридцатый. Русская душа

Сон Серёги Юркина

Парень небрит, лохмат и очень хмур. Да и запашком своеобразным от него тянет очень даже ощутимо. Впрочем, трудно сохранять весёлый вид и благоухать дезодорантами, отсидев почти десять месяцев в нелёгких условиях корейской тюрьмы.

Пожав руку консулу и коротко кивнув всем остальным, вышедший на свободу заключённый бросает последний взгляд на мрачное здание покинутого узилища и забирается в автомобиль.

— Знаете что, — говорит ЮнМи задумчиво. — А поеду-ка я с вами. Корейцы, конечно, народ законопослушный, но бережёного бог бережёт.

Консул старается сохранить невозмутимое выражение лица, однако это ему удаётся плохо и он только вздыхает. В который уже раз. Мда, расслабился Юркин среди своих, перестал следить за языком и, как Штирлиц из анекдотов, уже не единожды откровенно прокололся. Вот и сейчас построил фразу так, словно не причисляет себя к корейцам, да и поговорку русскую употребил привычно.

— Полагаете, что возможны провокации? — спрашивает всё же консул.

— Александр Сергеевич, — оглядывается на него ЮнМи. — Я уже давно убедилась, что в этой жизни возможно всё. Мне будет спокойнее, если я своими глазами увижу, как Весницкий улетает домой. А то ведь чем чёрт не шутит…

Консул опять вздыхает. Не укладывается никак эта синеглазая (!) корейская девочка… да вообще ни во что не укладывается! Только, кажется, определишься, а она тут же легко и непринуждённо выдаёт такое, что просто оторопь берёт и