В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

Нью-Йорке. Экипаж принял последнее приглашение и отправился на завтрак, устроенный в его честь Вашингтонским национальным клубом прессы. Оттуда Чкалов вернулся расстроенный — конечно, не без причины. Началось с того, что за завтраком корреспондент одной из нью-йоркских газет громко высказал свое недовольство: почему на прием пригласили женщин-журналисток? Чкалову «объяснили», что женщин, как и негров, не принимают в члены клуба.

— Но ведь в Вашингтоне есть журналисты-негры, — сказал летчик.

— К сожалению, есть, но в клуб им допуска нет.

Возвращаясь пешком в посольство, наши пилоты увидели как бы иллюстрацию к клубному диалогу. У входа в парикмахерскую, где работали мастера-негры, висела табличка: «Только для белых». Чкалов вышел из себя.

— Не знал ты об этом раньше, что ли, — успокаивал друга Байдуков.

— Знать-то знал, а теперь своими глазами увидел. Это же дико, Егор, унижать людей за цвет их кожи или национальность!..

Байдуков только головой покрутил. В его записной книжке, с которой пилот не расставался, как и каждый настоящий путешественник, содержались многочисленные факты: кроме парикмахерских, «только для белых» существовали гостиницы, автобусы, кинотеатры, парки, трамвайные вагоны; и это в столице, где почти треть населения — негры! «Только для белых» — красивые и благоустроенные дома Вашингтона, а неграм — столичное гетто, особый район, — там они населяют трущобы.

Экипаж распростился с Вашингтоном. Через пять часов поезд подошел к Пенсильванскому вокзалу Нью-Йорка. Двойная цепь полисменов едва сдерживала натиск встречающих. В воздухе стоял пронзительный свист.

— Почему свистят? — обиженно спросил Байдуков.

— Это хорошо, о’кэй, вас приветствуют, — растолковали американцы.

Публика в европейских странах свистом проявляет недовольство, а в США, наоборот, это общепринятый способ поощрения.

Летчики в открытом автомобиле поехали к ратуше. Впереди торжественной процессии мчались, заливаясь сиренами, мотоциклы почетного эскорта. Утренние газеты сообщили маршрут проезда летчиков по центральным улицам. И вдруг, буквально в последний час, полиция изменила этот путь: вероятно, власти хотели избежать массовых демонстраций в честь советских пилотов. Но весть о новом маршруте распространилась молниеносно, и на всех улицах, по которым ехал чкаловский экипаж, собрались людские толпы. Движение остановилось. Герои стояли в автомобиле, их забрасывали цветами. Услышав нарастающий вой сирен, из домов и подворотен выбегали люди в комбинезонах. Советских гостей приветствовали на многих языках — английском, итальянском, польском, испанском, русском, французском, еврейском, норвежском…

Разноязычная речь нас не удивляла: мы знали, что в городе-колоссе живут более полумиллиона славян, по миллиону итальянцев и евреев, по семьсот тысяч ирландцев и немцев, двести тысяч выходцев из Скандинавии; знали мы о существовании сирийских, польских, шведских, китайских, еврейских, японских кварталов, улиц, целых районов; слышали, конечно, и о негритянском гетто — Гарлеме.

Процессия остановилась у «Сити-холл». Летчиков встретил мэр Нью-Йорка. И снова приветственные возгласы, а вместо аплодисментов — неизбежный свист.

Свое недовольство американцы обычно выражают шипением и шиканьем. Такую симфонию мы тоже услышали. Было это в кинотеатре. На экране фашистские войска двигались мимо разрушенных жилищ и взорванных мостов по залитым кровью улицам испанского города Бильбао. Как только на экране появились интервенты, в зале поднялся невообразимый шум: шикали и шипели не переставая, а когда показалась надменная фигура фашистского диктатора Муссолини, прогремел голос:

— Кровавый шут!

Летчиков ожидала серия встреч и приемов. В банкетном зале нью-йоркского отеля «Уолдорф Астория» Клуб исследователей и Русско-американский институт культурной связи устроили большой прием в честь советского экипажа. Ученые и пилоты, путешественники и хозяева индустрии, литераторы и банкиры, генералы и артисты разместились за пятьюдесятью столами огромного зала. Здесь можно было встретить директоров всевозможных концернов, компаний, трестов, собственников телеграфных агентств, газет, журналов и радиостанций; помимо желания увидеть советский экипаж, дельцов привлекали коммерческие интересы, стремление расширить круг знакомств и связей в мире «большого бизнеса». Пришли сюда талантливые конструкторы, инженеры, изобретатели. Мы видели в этом зале и передовых общественных деятелей, писателей, режиссеров, рассказывающих американскому народу правду о Советской стране. Взорами искренней дружбы, уважения и симпатии встречали наших летчиков прогрессивные американцы.

Победителей воздушных просторов Арктики, Героев Советского Союза В. П. Чкалова, А. В. Белякова, Г. Ф. Байдукова приветствуют в Нью-Йорке.

Мой сосед-журналист заметил, что мы находимся на «собрании знаменитостей»; о каждом из присутствующих можно написать книгу.

Летчиков проводили к большущему глобусу Клуба исследователей. Прямые и извилистые линии исчертили земной шар. То были маршруты выдающихся путешествий и перелетов — Фритьофа Нансена, Руаля Амундсена, Вильямура Стефанссона, Уайли Поста, Ричарда Бёрда, Отто Юльевича Шмидта, Амелии Эрхарт… Славные исследователи и летчики оставили на глобусе свои автографы.

От Москвы к Северному полюсу и дальше, к Ванкуверу, протянулась свежая черта.

— Наш маршрут, — улыбнулся Чкалов.

— Он войдет в анналы авиации, — сказал исследователь американской Арктики Вильямур Стефанссон, президент клуба.

Валерий Павлович расписался на глобусе.

Вернулся в зал. Слово предоставили Чкалову, Все встали.

Подняв голову, летчик ждал, пока утихнут овации. Что скажет он этому собранию?..

Лицо Чкалова просветлело. Он заговорил о том, что великой любовью наполняло его сердце:

— На крыльях своего самолета мы несли привет от ста семидесяти миллионов нашего народа великому американскому народу!.. В моей стране поют хорошую песню. Есть в этой песне слова:

Как невесту, Родину мы любим,

Бережем, как ласковую мать…

Вот мысли и чувства моего народа! Мы, три человека, несли в своих сердцах сто семьдесят миллионов сердец. И никакие циклоны, никакие полярные штормы не могли остановить нас, выполнявших волю своего народа… Примите привет и дружбу, которую мы вам принесли!

Советский экипаж узнавали на улицах, в кино, ресторанах. Стоило им присесть в кафе, войти в магазин, остановиться у газетного киоска, как вокруг возникал радостный гул и экипаж подвергался неотразимой атаке любителей автографов. Сперва это забавляло Чкалова, но вскоре оказалось утомительным. «Не сидеть же нам взаперти, а выйдешь на улицу — нет спасения!» — сетовал он. Любители заполучили у экипажа тысячи автографов — на фотопортретах, визитных карточках, листках из блокнотов, а нашествие не прекращалось: студенты, лифтеры, газетчики, ученые, официанты, продавщицы, музыканты, полисмены, актеры, торговцы, шоферы продолжали азартную охоту… В письме из Чикаго некто с музыкальной фамилией Штраусс настоятельно просил обогатить его коллекцию: «Я уже владею автографами мистера Шестакова и мистера Болотова — первых русских пилотов, прибывших восемь лет назад на самолете «Страна Советов» в США».

Из Техаса, Висконсина, Монтаны и иных дальних штатов приходили письма совершенно неожиданного содержания.

— Вот так дела, друзья, — родственнички в