Хладная рать - Анастасия Командор

Мера усмехнулась, пряча смущение.

— Да, я тоже такого вообразить не могла. Но все же этого оказалось недостаточно, чтобы подчинить всю нечисть.

— А чего ты ждала от первого раза? — проворчала Любава из тени с обидой в голосе. — Бессердечная хозяйка. Решила за седмицу мир покорить?

— Я бы поглядел на это, — заметил Ингвар.

Мера улыбнулась, пока никто не видит. Подобрала меч и едва не зашипела от боли в ладони. Кожа раскраснелась от жара, и каждое прикосновение отдавалось неприятным покалыванием. Левой рукой она кое-как запихнула меч в ножны, тронула Ингвара за плечо.

— Идём. С рассветом ты сможешь вернуться в город. А пока давай отдохнем немного.

Глава 22. Надежда

Слухи о том, что чужеземец-змеепоклонник в одиночку отправился ночью в лес сражаться с нечистью быстро разлетелись по Калинову Яру. К полудню, когда Мера спустилась в трапезную после крепкого, пусть и недолгого сна, среди холопов из уст в уста передавались подслушанные на площади истории. Мера приказала подать томленый с тыквой ячмень и позвала Ясну рассказать, о чем толкуют на улицах.

Девица расставила на непривычно пустом столе плошку с горячей кашей, любимый княгинин сбитень и сласти и встала чуть в стороне. Пальцы ее тут же принялись мять край опрятной, пусть и недорогой запоны¹, которую та носила поверх рубахи.

[1] — Запона — женская одежда, представляющая собой прямоугольный кусок ткани, сложенный пополам, с отверстием для головы, короче рубахи. Всегда подпоясывалась.

— От одной бабы слышала, — пролепетала она, опустив глаза к полу, — будто та с мужем на крыльце в ночь стояли, глядели, чтобы нечисть на двор не забралась и не пожрала снова свиней. Они и костер распалили и длинные жерди туда сунули, чтоб горящим концом было удобнее нечисть отвадить. И вот смотрят: резвятся ночницы в полях, а по тропам за заборами шастают анчутки с кикиморами, ищут, через какую бы щель в чужой двор забраться. Но вдруг разом замерли все, носом по ветру водить стали. К лесу развернулись и сгинули. Все до последнего! И больше за всю ночь ни одна нечисть не показалась. Многие так говорят, княгиня. Будто бы давненько подобных тихих ночей не бывало. — Ясна робко, с виноватым видом, но нескрываемым любопытством склонилась к Мере и прошептала: — А что, и правда это все чужак? Я слыхала, будто ты добро ему дала выйти за ворота. Неужто он нечистей так распугал, что те попрятались куда подальше? Или даже… убил их?

Ясна была немногим младше Меры. Когда-то Велимир купил ее, чтобы дочь не чувствовала себя такой одинокой во время их с сыном долгих поездок, чтобы Мера могла поиграть хотя бы с безродной девчонкой, ведь других девочек в ее окружении не водилось. Однако так и не смогли они подружиться. Ясна всегда побаивалась княгиню, а Мере всегда проще было одной.

— Да, правда. Ингвар искусный воин. Он захотел попробовать свои силы в борьбе с нечистью. И, раз в городе говорят, что ночь была тихая, у него получилось.

— Но как же так, княгиня, — растерянно и все так же шепотом продолжала Ясна. — Он же… он же наш враг! Зачем ему помогать нам?

— Вчерашний враг завтра может стать другом.

Ясна с недоумением похлопала светлыми ресницами и оставила княгиню в одиночестве. Мера не спеша трапезничала, наслаждалась тишиной, какой не бывало в хоромах уже давно, и размышляла.

Хорошо, что люди быстро подхватили слух о чужаке, который решил выступить против нечисти. Народу такие истории нравятся. Мера надеялась, что это поможет всем взглянуть на ормарра по-другому, не как на врага. Мало-помалу они начнут видеть в чужаках не безумных жестоких полудиких захватчиков, какими выставляли их обычно, а таких же людей, как они сами. А там, кто знает, может, и приживется в народе мысль о мире.

Не успела княгиня завершить трапезу, как двери со скрипом распахнулись, а помещение тут же наполнилось шорохом одежд, шарканьем ног и негромким разговорами. Боярин Возгарь, который шел впереди всех, остановил на Мере цепкий тяжёлый взгляд из-под густых бровей и проговорил:

— Ты здесь, княгиня. Хорошо.

По тому, с каким выражением он это произнес, Мера поняла, что ничего хорошего ждать не стоит. Благостное настроение с остатками восторга после вчерашней ночи тут же улетучилось. Она отставила недоеденную кашу и тихо вздохнула, пока старшая дружина проходила в трапезную и рассаживалась на скамьях.

Перебив прочие голоса своим низким и сильным, Булат начал хмуро:

— Мы слышали, будто посланник ходил сражаться с нечистью. — Он не спрашивал, так ли это, а утверждал. В тоне его сквозило едва скрытое недовольство. — Не стоит позволять ему этого. Нам не нужно, чтобы врага считали героем, это плохо для всех нас кончится.

— Если великий князь узнает, — тут же вставил Возгарь, прежде чем Мера успела хоть слово сказать, — что наши люди — и уж, не приведи Сварог, мы — поддерживают ормарра, восхищаются его деяниями, а то и перестали считать врагом, то немедленно пришлет к нашим стенам войско. Далибор не терпит неповиновения. И если он сказал, что мы должны считать ормарров врагами, то мы будем. До тех пор, пока он не прикажет обратного.

Хотен возложил пухлые ладони на столешницу и подался вперёд, перегнувшись через Булата:

— Мы с боярами потолковали, и так и эдак повертели ситуацию, но все одно получается. Лучше всего нам как можно скорее прогнать чужаков с нашего княжества, от греха подальше. Ведь даже в одном твоем согласии принять их в качестве гостей великий князь может разглядеть предательство. А уж если он разглядит, то титулы наши, места и земли — далеко не все, чего мы можем лишиться. И с первой он спросит с тебя.

Мера тихонько вздохнула, изо всех сил стараясь не застонать от отчаяния. Только начало казаться, что между нею и боярами установилось кое-какое взаимопонимание, так те снова лезут с непрошенными советами. Ещё и все вместе набросились, словно заранее сговорились.

Княгиня обвела всех холодным взглядом.

— Вот если спросит, я ему и отвечу. А вы шум рано подняли — разве же я хоть слово сказала, что желаю в союз вступить? Никто из чужаков не имеет ни политического веса, ни статуса. Просто странники. Не станет Далибор ради них свою рать созывать.

— Так тем лучше! — заявил Горазд, подкрепив слова негромким ударом ладони по столу. — Повесим их — и дело