Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Мартин Малиа

сцену государства Валуа. От изменчивого евангелизма эпохи Франциска I королевство перешло при Генрихе II к зрелому, строго дисциплинированному кальвинизму. Вспышек анабаптизма или анархического милленаризма среди французских гугенотов не возникало.

Подъём гугенотов, 1555–1662

Тем не менее сам кальвинизм нагрянул во Францию стремительно, и его приход чем-то напоминал всплеск милленаристских настроений. К 1555 г., когда реформатская церковь прочно утвердилась в Женеве, Кальвин, видимо, решил, что дальнейшее служение делу Господа требует активного «насаждения» независимых церквей во Франции. К тому же там явно прошли времена, когда реформаты могли надеяться на обращение монархии в свою веру. С 1547 г. новый король всецело поддерживал гонения на них. Ведь конституционной нормой эпохи стал принцип «одна вера, один закон, один король» (une foi, une loi, un roi). Кальвин получал от неорганизованных подпольных групп французских «правоверных» все более настойчивые просьбы возглавить их. Дело пошло к открытому кризису, после того как король в 1559 г. положил конец длительному противостоянию Валуа и Габсбургов, подписав Като-Камбрезийский мирный договор, невыгодный для страны, но позволяющий, наконец, сосредоточить внимание на внутренних проблемах, то есть разрастающейся ереси.

Кальвина, несомненно, вдохновлял на новую интервенционистскую политику успех реформатов-миссионеров, таких, как его старый наставник Буцер из Страсбурга и Вермильи из Цюриха, которые в конце концов добились доктринальной Реформации в Англии при Эдуарде VI (1547–1553). Ещё более многообещающим казался пример шотландской Реформации 1558–1559 гг., инициированной непосредственно женевской пасторской компанией. Здесь лавина пропагандистских памфлетов, напечатанных в Женеве, а вслед за ней проповеди Джона Нокса побудили новое церковное руководство, «лордов Конгрегации», поднять оружие против королевы-регента — сестры герцога Гиза, одного из главных сподвижников французского короля Генриха II. Подобный активный интернационализм резко отличает кальвинистов от лютеран Германии и Скандинавии, которые в основном ограничивались национальными пределами.

Женева теперь была хорошо организована для выполнения грандиозной задачи «насаждения» реформатской церкви по всей Франции. К 1555 г. этот незначительный ранее городок занял третье место по объёму издания книг на французском языке, уступая только Парижу и Лиону. В 1559 г. муниципальный совет основал Женевскую академию, где первым ректором стал помощник Кальвина Беза. Главным предназначением академии являлась подготовка для Франции пасторов-миссионеров. Пасторы из её стен выходили не только образованные, но и привычные к руководящей роли, поскольку набирались в основном из высших классов, зачастую из дворянства. Так Женева превратилась в «колыбель» движения гугенотов, «главный источник церковных лидеров и потока печатной пропаганды», «оплот заговоров, место переговоров о займах, производителя и распространителя оружия»[110]. К 1559 г. новая церковь обрела достаточно сил, чтобы созвать первый в своей истории национальный синод в Париже, прямо под носом у короля.

В том же году кальвинизму выпал уникальный шанс — неожиданная гибель Генриха II ввергла Францию в состояние кризиса. Несмотря на то что его наследник, шестнадцатилетний Франциск II, юридически достиг совершеннолетия, слишком слабые позиции при дворе сделали его пешкой во фракционной борьбе за власть, которая в Европе раннего Нового времени неизбежно вспыхивала при королях юного возраста. Сначала победу одержали герцог Гиз и его брат, кардинал Карл Лотарингский, — дяди короля по линии его жены, Марии Шотландской. Их ультракатолицизм побудил стремительно растущее сообщество гугенотов к сопротивлению. Гугенотскую контрмобилизацию возглавил принц Бурбон-Конде, который, будучи принцем крови и кузеном короля, полагал, что именно он, а не выскочки Гизы, должен стать фактическим регентом. Однако Бурбонов потеснил третий влиятельный клан, Монморанси — традиционно первые бароны Франции, часто служившие коннетаблями королевства. Наиболее выдающимся представителем этой группы был адмирал Франции Гаспар де Колиньи.

Как раз в тот период высшая аристократия страны стала в массовом порядке переходить в кальвинизм. На самом раннем этапе, с 1545 по 1555 г., доктрина Кальвина обычно находила приверженцев среди мелкой буржуазии, высококвалифицированных ремесленников, например ткачей и печатников, и мелкопоместного дворянства. Благодаря обращению множества аристократов реформатская церковь повсеместно обрела мощную институциональную и военную поддержку. Тревожной демонстрацией этого факта явился Амбуазский заговор в марте 1560 г., когда несколько мелких дворян-гугенотов попытались захватить короля. Конде ждал своего часа за кулисами, и, хотя Кальвин возражал против данного предприятия, Беза, по-видимому, втайне поддержал заговорщиков, поскольку статус Конде как принца крови придавал их действиям видимость законности. Дабы положить конец кризисной ситуации, в августе король, под давлением королевы-матери Екатерины Медичи, впервые с 1484 г. созвал Генеральные штаты.

Однако ещё до начала заседаний, в декабре, Франциск II скончался. Его правление продолжалось всего 18 месяцев. Поскольку его брату, Карлу IX, было только 10 лет, Екатерина стала регентом. В ходе работы штатов её канцлер Мишель де Лопиталь выступил с политикой толерантности и примирения. Гизы потеряли влияние при дворе, и Екатерина обратила свою благосклонность на Бурбонов и Монморанси. Но если ранее репрессии Гизов дали толчок распространению кальвинизма, то терпимость Екатерины лишь усиливала самоуверенность и воинственный настрой кальвинистов.

К концу года во Франции уже насчитывалось около 1000 реформатских церквей, а в марте следующего года состоялся второй национальный синод. В августе снова собрались Генеральные штаты. После 76-летнего перерыва их собрания будут проводиться регулярно в критические моменты на протяжении всего периода религиозных войн — в 1576, 1588 и 1593 гг. Но даже несмотря на это, они останутся слабым инструментом политики — отчасти потому, что провинциальным штатам легче было управлять настроением населения, а особенно ввиду институционального перевеса монархии. Таким образом, основной ареной фракционной борьбы по-прежнему служил королевский двор.

Соответственно главной попыткой примирения стала личная встреча протестантских и католических богословов на коллоквиуме в Пуасси, устроенном Екатериной в сентябре. Она надеялась найти способ сосуществования двух вер в лоне единой национальной церкви, нечто вроде политики, успешно осуществляемой в Англии королевой Елизаветой. В рамках компромисса католикам следовало устранить злоупотребления и упростить церковные обряды, а протестантам — смягчить непримиримость доктрины. К сожалению, подобное решение устроило бы только тех, кто не придавал религии первостепенного значения. Ни Кальвин, ни кардинал Лотарингский даже думать о таком не желали. Ту же линию — и столь же неудачно — пытался проводить своим «Интеримом» Карл V в 1545 г.

На коллоквиум приехал из Женевы сам Беза и открыто проповедовал в Париже под охраной солдат Конде. Женевское влияние при дворе так усилилось, что Гизы сочли благоразумным отбыть в свои лотарингские владения. Возникающие на юге гугенотские оплоты захлестнула первая волна иконоборчества, направленная против «папистского идолопоклонства».

К концу 1561 г. количество реформатских церквей во Франции достигло примерно двух с половиной тысяч. В январе следующего года Екатерина издала Сен-Жерменский (Январский) эдикт, который даровал гугенотам свободу вероисповедания и право