Сталинград. Как состоялся триумф Красной Армии - Майкл К. Джонс

Ситуация для защитников города осложнялась не только появлением немецких танков с советскими опознавательными знаками. Потеря Мамаева кургана привела 62-ю армию в состояние уныния. В столь нервной атмосфере решение Чуйкова переправить всю ее тяжелую артиллерию на восточный берег – необходимое и крайне важное, чтобы поддерживать сопротивление долгое время, – вызвало беспокойство и сломило солдат. Оно было воспринято ими как доказательство того, что Красная Армия в полушаге от того, чтобы оставить город.

«Когда наши войска увидели, что артиллерия переправляется на дальний берег Волги, каждый воспринял это как признак того, что Сталинград скоро будет оставлен, – рассказывает Иван Щилаев. – Этот ужасный момент не упоминался в наших книгах по истории, никто не распространялся об этом. Однако перемещение орудий здорово ударило по нашим настроениям».

Армейский КП старался изо всех сил собрать вместе разбросанные по городу войска. Но когда Чуйков отдавал инструкции для контратаки, чтобы отбить Мамаев курган, его приказы не исполнялись. Возникали опасения, что бойцы, направленные преградить немцам путь к Волге, попросту сбежали, оставив свой пост. Немецкие пулеметчики прорывались к речной набережной, и центральная переправа была уже у них в поле зрения. Чуйков стоял на пороге катастрофы.

Командующий 62-й армией должен был действовать быстро, чтобы изменить ситуацию. Изначально он стремился к тому, чтобы Родимцев перебросил свои войска через Волгу в сумерках. Однако, как отмечает Мережко, стало ясно, что армия больше не сможет продержаться так долго:

«После того как мы потеряли Мамаев курган, нам пришлось переменить планы: в создавшихся условиях оказалось невозможным дожидаться наступления сумерек, и Чуйков с Родимцевым решили, что часть 13-й гвардейской дивизии начнет переправу раньше».

Первые батальоны должны были пересечь реку незамедлительно, на виду у огромного количества вражеской авиации, кружившей над Волгой. Немецкие самолеты бомбили и обстреливали из пулеметов все, что двигалось. С огромной смелостью Родимцев предложил, что он лично поведет своих людей через Волгу в 17.00 при ярком дневном свете.

Анатолий Козлов, сражавшийся в 13-й гвардейской дивизии в Сталинграде, особо выделяет опасность, с которой столкнулись эти люди: «По меньшей мере полутора тысячам бойцов было приказано немедленно пересечь реку в начале вечера 14 сентября. Мы знали, что ночная переправа была крайне сложной, но при дневном свете она была смертельной. Многие из бойцов не смогли достигнуть западного берега Волги».

Мережко также признает ужасные последствия нового плана: «Это было практически невозможным пересечь Волгу при дневном свете. Над рекой кружилось множество немецких самолетов. Они открывали пулеметный огонь и бомбили все, что двигалось, даже крохотные лодки, в которых сидело два или три человека, преследовались вражеской авиацией, пока их не удавалось потопить. Только бронированные суда могли уцелеть, но им приходилось постоянно маневрировать. Большие лодки подвергались бомбардировкам с воздуха, артиллерийскому и минометному огню, который враг теперь мог вести с позиций над волжской набережной».

Сила огня, которую немцы обрушивали на каждое плавсредство, пересекавшее реку, была огромной. А если оно тонуло, было практически невозможно доплыть до берега. «Даже если ты сбрасывал с себя все оснащение, оружие и боеприпасы, тебя тянули ко дну шинель и сапоги, – мрачно отмечает Мережко. – Большинство из наших солдат, оказавшихся в воде, в конце концов тонули».

Так, в непередаваемом ужасе Сталинграда, многие бойцы погибали, еще не достигнув места битвы. «Если твоя лодка шла ко дну, ты должен был быть исключительным пловцом, чтобы достигнуть берега, – добавляет Бурковский. – Большинству это не удавалось. На каждом было столько тяжелых вещей, что практически невозможно было сбросить их все и поплыть. Но даже если у тебя это получилось, ты с большой вероятностью погибал от стрельбы и взрывов бомб раньше, чем достигал другой стороны Волги».

Каждый понимал серьезность ситуации. «Мы задействовали для переправы все плавсредства, которые только могли, – продолжает Мережко. – Кроме того, мы приказали выйти на реку Волжской флотилии – каждому судну, оснащенному орудиями, – чтобы их залпы создали для наших войск дымовую завесу от немецких бомбардировщиков. Гвардейцы должны были пересечь реку под прикрытием этого дыма, также мы задействовали всю авиационную поддержку, которую смогли собрать».

Перед нами показательный пример крутого и решительного руководства Чуйкова. Мережко подчеркивает: «Это было страшным решением, но абсолютно верным. Чуйков находился в опасной близости от передовой, но это давало ему исключительные преимущества перед Паулюсом: он мог быстро реагировать на меняющиеся обстоятельства. Приказ, отданный в конце дня первым полкам 13-й гвардейской дивизии, стал одним из решающих вмешательств в ход битвы».

Чуйков посоветовал Родимцеву, чтобы его войска оставили ненужную тяжелую технику и провиант на восточном берегу. Они должны были немедленно вступить в бой, как только высадятся на берег. Армейский КП уже знал, что немцы достигли Волги выше переправы. Враг занял ключевые здания, возвышавшиеся над переправой – Госбанк, Дом специалистов, – и открыл по переправе интенсивный огонь. Небольшие отряды немецкой пехоты продвигались к месту высадки гвардейцев. «Из-за немецких пулеметчиков, которые уже достигли волжской набережной, ситуация выглядела действительно отчаянной, – отмечает Иван Щилаев. – Однако Родимцев должен был найти выход из нее и переправить своих людей в город».

Звук боев становился все ближе к убежищу на берегу Царицы. «Немцы были теперь лишь в шестистах метрах от армейского КП, – продолжает Щилаев. – Положение на командном пункте было тяжелым, в резервах оставалось лишь несколько танков. Поэтому Чуйков и Родимцев сформировали две группы из сорока человек – штабных работников и роты охраны. Их задачей было прорваться к переправе и удержать ее любой ценой до прибытия 13-й гвардейской дивизии».

Это отчаянное решение оставило Чуйкова и его КП без защиты в ситуации, когда немцы находились на расстоянии лишь нескольких улиц. Прощаясь с Родимцевым, Чуйков невесело отметил: «Тяжело сказать, чьи люди, мои или твои, оказались в худшем положении». Последние фразы, которыми командующий обменялся с командиром 13-й гвардейской дивизии, в мемуарах Чуйкова переданы с соответствующей советской риторикой:

«В конце беседы я спросил его:

– Как настроение?

Он ответил:

– Я коммунист, уходить отсюда не собираюсь и не уйду».

«Нам этот разговор запомнился совсем по-другому, – отмечает Щилаев. – Чуйков подошел к Родимцеву, обнял его и сказал откровенно и просто:

– Я не думаю, что все мы выживем. Мы идем на смерть, поэтому умрем мужественно, сражаясь за нашу страну».

Борьба за паромную переправу

Иван Ерофеев, офицер НКВД из штаба 62-й армии, состоял в одной из русских боевых групп, сражавшихся за паромную переправу. Он рассказывает: «Нам было приказано сформировать группу из офицеров и бойцов, служивших на КП, и вооружиться гранатами и пулеметами. В сопровождении двух танков мы должны были вытеснить