Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй - Альманах Российский колокол

class="v">С миром однажды совпасть,

Как снег обнимает хвою,

Как тело – кольчугу в бою,

Совпасть с самых разных сторон,

Принять с теплотой чужеродность

И в том свою вынянчить гордость

Золотом древних икон.

Что Запад обточит – Восток огранит!

Но Север один держит Юга магнит

В чистой гармонии всех полюсов,

Окно затворив на железный засов,

Чтобы в безумном шатании вьюг

Увидеть одно лишь большое веселье,

Пускай для кого-то и вреден был Север,

Но он не вреднее, чем этот же Юг.

* * *

Сядь рядом, побеседуй со мной, ты увидишь, что я такой же земной и простой, как и ты.

В. Хлебников

Себя не запугивай мором и гладом,

Адским огнём или мертвенным хладом,

Цепью условностей, чьей-то виной,

Просто однажды приди и сядь рядом,

Просто приди, побеседуй со мной.

Ты сразу узнаешь, как плавится сера,

О чём рассказала Шаману Венера

И кто в сером мраке останется сер,

И что в Ладомире объявлено мерой,

И что, крылышкуя, твердил зинзивер.

Кто песни поддержит, звеня именами,

Откуда рождается гаснущий пламень,

Где кони роняют свои удила,

Куда исчезают любимые нами,

Зачем по прибою идёт Гуль-мулла?

Вот только сам выбор нелеп и условен,

Не вечно и то, что кричало нам с брёвен,

И рвётся из рук непосильная кладь,

Тщетна попытка однажды стать вровень,

Не выйдет сесть рядом, не выйдет достать.

Равенство ложное плача и смеха.

Лишь в пустоту окунёшься с разбега,

Ничем не затронув неясных основ.

Скажи, что услышать, но множится эхо

В густой тишине без подобия слов.

Чары раскроются образом странным,

Морок развеет предчувствие раны,

Когда только дым, но не греют угли.

Чтобы сесть рядом – нужно быть равным,

Чтобы беседу ту двое вели.

Земной и простой – как другие простые…

Но ночи и летом отчаянно стылы,

И в дрожи стволы лес слагает в персты,

И явь сомневается: «Это не сны ли?»,

Пугаясь манящей своей простоты.

* * *

После обеда пошли на речку. Тепло. Солнечно. Велимир шёл, опираясь на мои плечи. Сел на берегу на овчину. Я ему изготовил удочку («удочка прекрасная»), накопал червей. Велимир увлёкся удачным ловом и считал пойманных рыб (56 штук). Ловил выдержанно и ловко.

Из записей в дневнике П. Митурича

Незатейлив рыбацкий тот выбор,

Лишь крючком гладь протоки кривя,

Как охотно откликнулись рыбы

И идут на простого червя.

Леска в воду падает мягко,

Поплавок из пера смастерил,

Из того, что столетия кряду

Не стыдилось горючих чернил.

«Пятьдесят»…

В солнце слепнут плотвички…

«Две», и «три», и «четыре» блеснут.

«Пять», —

Азартно считает добычу

Велимир, словно пляски секунд.

Этой цифрою запросто скошен

Там, где Каин бродил в ковыле,

Коктебельский поэт Волошин,

На пять-шесть рассчитался во мгле.

Рыбы бьются, как бренные души,

На песке, чей озноб по душе,

Заболоцкий тот счёт не дослушал —

«Пятьдесят» и затем ещё «шесть»…

Груз невыплаканного сиротства

Тяжело, словно рыбу, нести,

На той цифре споткнулся и Бродский —

На пятидесяти шести.

Брызги влаги серебряным током

Приближают отпущенный срок,

Если бабочке сесть ненароком

На дрожащий в воде поплавок.

* * *

Взял бумагу, тушь и начал делать этюды с натуры. Когда я начал этюд «Бани», ко мне подошел Велимир. Посмотрел мою работу. «Мне страшно хочется порисовать самому…», – вопрошающе заявил он. Я тут же предложил ему свой начатый рисунок и говорю: «Продолжайте, вот вам все оружие и садитесь». И он, обрадованный таким быстрым решением вопроса, сел и продолжал рисовать. Нарисовав бревнышки сруба двух углов бани, через 10–15 минут работы он отдает мне обратно рисунок. «Спасибо», – говорит он и, удовлетворенный, отходит. Я, проведя две темные полосы по этим углам бани, выправил рисунок, как мне надо было, и продолжал работу. Потом Велимир увидел рисунок – и в глазах улыбка, говорившая: «Вот как надо было – просто сделать углы бани, миновав перечисление бревен».

П. Митурич

Запечатлеть – совсем не блажь,

Рисунок – слепок мимолётный,

Листок бумаги, карандаш —

Немного нужно для полёта…

Всё вроде так, сплошная гладь,

Но всяк готов на всякий случай

Подправить и дорисовать,

Переписать и всё улучшить,

Добавить красок и слогов,

Расширить, углубить, подчистить.

– Мне страшно хочется?

– Чего?

– Порисовать!

В попытке кисти

Найти свой взгляд и поворот

В привычных прежде очертаньях,

Где образ за душу берёт,

Где греет обещанье тайны.

Живи хоть день, хоть век, хоть час,

Но в каждой Божией картине

Так тянет что-то дописать,

Дорисовать, добавить линий…

Но странно: дерзкое своё —

Летящий росчерк вдоль обочин.

Набросок будет лишь сырьём,

Что не удастся нам окончить.

Покажется и спрячет лик,

Мелькнёт в листве, пугаясь, птица,

Как гениальный черновик,

Что в текст никак не обратится.

От верха грифельная муть

Скользит к земле полутонами.

Порисовать – но самому,

Пусть ошибаемся – но сами.

* * *

Утром я вхожу к больному. Он не спит. Вася приносит букет синих васильков. Велимир с удовольствием смотрит на них. В букете он узнаёт знакомые лица.

Из записей в дневнике П. Митурича

Оставьте сомненья и страх,

Прозревший – уже не боится,

Раз видятся лица в цветах,

То это прекрасные лица.