Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская

Чтобы не свела с ума жизнь, бьющая через край в природе, жизнь, от которой каждый день ты вынужден насильно отрываться, со все большим трудом подчиняясь противоестественным лагерным порядкам, лучше врасти в лагерь наподобие неподвижного камня. Лучше не дышать другим воздухом, кроме воздуха крематориев, и не знать другой жизни, кроме жизни заключенного.

Лагерь после вечерней поверки напоминает громадный муравейник, кишащий грязными, почерневшими от солнца оборванцами.

Весной 1943 года прибыли греческие эшелоны. Гречанки привезли с собой экзотическую красоту солнечной страны. Их непонятная стремительная речь, в которой бьется пульс приморских городов, напоминает журчание воды, портовый говор и заглушает все другие языки в послеповерочном шуме.

Их много. Смуглые тела, зачастую очень красивые, облекли в рваные, старые мундиры. Волосы остригли. За время долгого пути из Салоник в Освенцим гречанки покрылись вшами и нарывами. Пожалуй, ни один эшелон, из прибывших в Освенцим, не кишел так вшами, как греческий. И никто еще не видывал столько тел сразу, покрытых коростой струпьев и нарывов. И все же гречанки оказываются на редкость живучими, они быстро осваивают лагерную торговлю и забавно, с помощью всего нескольких немецких слов и выразительных жестов, пытаются договориться с окружающими. С их губ подчас слетает вздох, мысль, которыми они во что бы то ни стало хотят поделиться с женщинами, не понимающими их языка: «Салоники – экстра прима! Биркенау – нихтс!» Это восклицание входит в лагерный словарь наряду с другим, его часто издают гречанки, когда обнаруживается, что у них украли их жалкое имущество. «Клепсы, клепсы!»– кричат они тогда. С тех пор у заключенных всех национальностей, и даже у некоторых эсэсовцев входит в обиход это «клепсы-клепсы», что означает «кража».

Большинство греков отправили в крематории, в лагерь, как обычно, поступил лишь незначительный процент. Но и это очень много. Скученность в женском Биркенау и раньше была невыносимая, теперь же она достигла предела. В жаркие ночи не уснешь в душном бараке, где на каждой «койке» лежит скрючившись с десяток тел. Люди ищут места для сна.

Более выносливые женщины закутываются в одеяло и спят на земле возле барака. Другие ставят по две табуретки между нарами и укладываются спать на них. Ночью по бараку не пройти – всюду в темноте наткнешься на лежащих. Между бараками стоит дорожный каток, в его пустой кабине женщины тоже устраиваются на ночь.

Перенаселение вызвано тем, что смертность уменьшилась, а эшелоны все прибывают. Сыпной тиф, который в феврале и марте протекал сравнительно легко, к весне совсем затих.

Такое положение вещей насторожило лагерное начальство. Частые селекции все же не так сокращали число заключенных, как бывало во время эпидемий. Пошли разговоры о переселении половины женщин на другой участок Биркенау. Однако прежде чем это наступит (в лагере все намерения осуществляются очень медленно) произойдут события, вселяющие надежду.

Как-то раз группа полек, из тех, что работали на освенцимских огородах, вернулась в седьмой барак в большом возбуждении. Их, оказывается, задержали в воротах и записали номера. Все выяснилось очень скоро. Писарь барака стала между нарами и с глубокой убежденностью провозгласила: «Мы дождались радостной минуты; наконец-то первая группа из нас покинет лагерь. Это еще не полная свобода, не возвращение домой, но все же это работа на воле! Вот номера и фамилии этих счастливцев».

Больше тысячи женщин замерли в тишине, напряженно слушая. А она назвала именно тех, кого час назад отметили в воротах.

Назавтра, искупавшись и переодевшись, они ушли. Вместо нескольких больных удалось записать и отправить добровольцев. Лёдка, молодая девушка, работавшая в дезинфекционном бараке, в так называемой Läusekommando (вшивой команде), была одной из них.

Скоро стало известно, что женщины, высланные якобы на вольные работы, находятся в бараках возле городка Бабице, в новом филиале лагеря.

В то же самое время в поместье Райско, в четырех километрах от Биркенау, открылась огородная ферма с великолепно оборудованными лабораториями, где решено в огромных масштабах выращивать растения для производства каучука. Этот участок работы именуется Pflanzenzucht[65]. Большая группа квалифицированных биологов, нередко с высшим образованием, отправляется в Райско. Этот очень значительный отлив интеллигенции из Биркенау на некоторое время весьма дурно скажется на уровне жизни в женском лагере.

Тогда же были достроены бараки в Будах, и однажды вечером, выловив прячущихся в глубине нар женщин, начальство составило список тех, кто со следующего дня переводится в Baumschule (Буды, Райско, Бабице, Хармензе, каменоломни в Явожне и Иовишовицах, Буна, где находятся предприятия военной промышленности и лагерь англичан, – это так называемый Освенцим III).

Но и после ухода этих женщин лагерь остался перенаселенным. Постоянно прибывают новые польские эшелоны. Приехавшие двадцатого мая женщины из тюрьмы Павяк открывают сорок четвертую тысячу.

Всю их группу, обвиняемую в попытке к бегству или в намерении освободиться с помощью партизан, включают в штрафную команду. Из других тюрем тоже прибывают польки, и многие из них попадают прямо в штрафную команду.

Из Буд и Бабиц поступают вести о голоде, о нехватке мыла и белья, просьбы о помощи.

Однажды в лагерь из Бабиц вернулась блоковая вместе с несколькими полицайками. Их вернули в наказание за бегство Лёдки, работавшей раньше в дезинфекционном бараке. На фоне новых событий эта мелкая деталь прошла незамеченной.

Случилось так, что высокое начальство заболело сыпным тифом. Надзирательница Дрекслер, жена коменданта лагеря и старший врач. Комендант лагеря заявил, что он самолично проведет дезинфекцию, и скорее все люди вымрут, чем уцелеет хоть одна вошь.

Начинается так называемая всеобщая дезинсекция. На территории женского лагеря ее будут проводить мужчины. Дни стоят теплые. Между бараками установлены железные кади длиной в несколько метров, наполненные водой.

Глаза женщин следят за приготовлениями. Им сейчас не до Лёдки, которая бежала из Бабиц и уже несколько дней как свободна. Им не до того, чтобы пожелать Лёдке удачи на ее опасном пути домой.

Мужчины, проводящие в женском лагере дезинсекцию, работают в противогазах. От воды в кадях исходит специфический запах «блаугаза» – голубого газа (циклона), который применяют в лагере. Колонны женщин не выходят сегодня на работу, обычная жизнь нарушена, запрещено покидать бараки.

И вот, под окрики эсэсовцев, идут женщины – тысяча нагих женщин. Каждая несет в руках свернутую узлом одежду и оставляет ее возле кади. Мужчины, закрепив плотнее противогазы, приступают к стирке. Они бросают одежду и белье в вонючую воду, мнут их, перемешивают, а потом, слегка отжав, выкидывают на землю.

Тем временем