Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

Сразу после визита в США состоялась поездка Ельцина в Канаду, где премьер-министр Брайан Малруни и министр иностранных дел Барбара Макдугалл приняли нас как старых друзей. Во время нашей следующей остановки, в Лондоне, Ельцин встретился с премьер-министром Великобритании Джоном Мейджором и министром иностранных дел Дугласом Хердом. Именно Херд очень помог России стать государством — преемником СССР в рамках ООН. Из Лондона мы перелетели в Париж, где Ельцин провёл довольно сложную и, я бы сказал, более формальную встречу с президентом Франции Франсуа Миттераном. А после неё — более тёплую с мэром Парижа Жаком Шираком, который немного говорил по-русски. Мы подписали основополагающие договоры и декларации об установлении новых отношений со всеми тремя странами.

Вернувшись в Москву, Ельцин выступил в парламенте. Он высоко оценил результаты визитов в США, Канаду, Великобританию и Францию, заявив, что выполнил обе поставленные перед собой задачи: помочь России вступить в «цивилизованное сообщество наций» и обеспечить поддержку для внутренней трансформации страны. Это полностью совпадало с моим пониманием того, как внешняя политика должна служить нашим национальным интересам. Президент ещё раз подчеркнул: Россия рассматривает США и Запад не как потенциальных противников, а как друзей и союзников.

Позже я много раз пытался уговорить Ельцина выступать в парламенте по вопросам внешней политики. Я был уверен, что это выбьет козыри из рук оппозиции, которая представляла наши действия как предательство национальных интересов России. К сожалению, мои усилия были тщетны: прицельно по вопросам внешней политики Ельцин в парламенте больше не выступал.

Ельцин чувствовал, что его хорошо приняли мировые лидеры и с гордостью называл их своими друзьями в частной обстановке и на публике. Тем летом он был приглашён присоединиться к лидерам «Большой семёрки» на официальном обеде, с чего началось быстрое вхождение России в эту группу, вскоре превратившуюся в «Большую восьмёрку». Участие в клубе глав демократических государств с рыночной экономикой дало нам возможность более энергично выстраивать сотрудничество с международными финансовыми институтами. А это в условиях трудных экономических реформ было жизненно важно. Словом, достижения во внешней политике были очевидны. Но настоящий исторический перелом был связан с подписанием договора СНВ-2.

Основой для новых переговоров о сокращении ядерных вооружений послужил более ранний договор СНВ-1, подписанный Михаилом Горбачёвым 31 июля 1991 года, который ограничил количество ядерных вооружений с каждой стороны. Мы же договорились не только ограничить количество этих вооружений, но и уменьшить их наступательный потенциал, а с ним — и риск возникновения войны.

В течение многих лет советский режим поддерживал способность нанести первый удар по потенциальному противнику с помощью «тяжёлых» межконтинентальных баллистических ракет (МКБР) наземного базирования, способных долететь до Соединённых Штатов за 40–60 минут. Москва яростно противилась любым ограничениям этого вида вооружений. Война с Соединёнными Штатами считалась неизбежной. Я понимал, что российские военные выросли в этом убеждении и легко от него не откажутся. Тем не менее был готов бороться с этим советским наследием, чтобы в конце концов Россия и США стали действительно союзниками и риск очередной мировой войны навсегда ушёл в историю.

Если бы российские военные не выбрались из трясины советских догм, наша новая внешняя политика была бы обречена на провал. Более того, возникла бы угроза нашей национальной безопасности. Сохранение у нас оружия первого удара в случае кризиса в российско-американских отношениях могло спровоцировать США на упреждающий удар. Тут просматривалась чрезвычайно опасная цепочка. Пусковые шахты тех самых советских «тяжёлых» ракет наземного базирования представляли собой лёгкие цели, их местоположение было хорошо известно американцам по фотографиям, сделанным из космоса. Это подталкивало наших генералов к тому, чтобы поддерживать ракеты в состоянии пусковой готовности. Таким образом, постоянный риск случайного ядерного уничтожения, вызванного технической неполадкой или ошибкой в расчётах, оставался бы неоправданно высоким.

Важно было, чтобы, помимо прочего, США согласились бы на сокращение подводных лодок с межконтинентальными баллистическими ракетами и стратегических бомбардировщиков.

Я лично обсудил эту проблему с министром обороны Павлом Грачёвым. Он сразу сказал, что согласиться на понижение в «тяжёлых» ракетах будет для него самоубийством — «старая гвардия» ему этого не простит. Тогда я подготовил необычно долгую для таких случаев презентацию — целых 15 минут — и представил её президенту. Ельцин выслушал меня очень внимательно, но в заключение назвал вопрос техническим и попросил ещё раз проработать его с министром обороны. После этого я поделился своей озабоченностью с Геннадием Бурбулисом, правой рукой Ельцина, который пообещал объяснить шефу и министру обороны, что нам необходимо переосмыслить подходы к стратегическому равновесию между Россией и США. Реакция Бурбулиса показалась мне несколько уклончивой, но вскоре после этого Грачёв изменил свою точку зрения и отступил от советской доктрины по МКБР. Он и начальник генштаба Михаил Колесников публично признали, что эти вооружения действительно являются оружием первого удара и для достижения более стабильного стратегического равновесия между Россией и Америкой они должны быть включены в согласованные сокращения. Ельцин одобрил эти революционные изменения в доктрине и одновременно предложенные Грачёвым и мной инструкции для формирования нашей позиции на переговорах с американской командой.

Решение Ельцина позволило совершить беспрецедентный рывок в переговорах по контролю над вооружениями, которые завершились соглашением по взаимным сокращениям стратегических ядер-ных потенциалов. Впервые в истории был снижен риск ядерной войны как в количественном, так и в качественном отношении.

У этого прорыва есть дата — 9 июня 1992 года. Мы с большой группой российских экспертов провели этот день в Вашингтоне, прорабатывая основные пункты договора СНВ-2 с командой из США. Жёсткий и опытный переговорщик — госсекретарь США Джеймс Бейкер — быстро оценил масштаб задачи и проявил дипломатическую гибкость. Работа над документом шла на высочайшем профессиональном уровне. Нам удалось найти общий язык для решения невероятно сложной проблемы. Я остался под глубоким впечатлением от финальной церемонии, состоявшейся в офисе Бейкера. Перед подписанием документа от пригласил меня на чашку кофе. Внезапно у него на столе зазвонил телефон, и он, извинившись, перешёл в изолированную кабинку. Когда он вернулся, я заметил, что он очень взволнован. Как выяснилось, ему позвонили из Пентагона и настойчиво попросили потребовать от меня дополнительных уступок. Он отказался. «Мы заключили справедливую сделку, — сказал он, — и я не собираюсь прибегать к таким уловкам в последнюю минуту». Это неправда, что политика и дипломатия — грязное дело. Иногда большие решения принимают люди чести.

Не будет преувеличением сказать, что договор СНВ-2 стал историческим достижением первого всенародно избранного лидера новой России. Он смело отказался от предрассудков своих предшественников и действовал в соответствии с национальными