Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

коллегами, которые подтвердили мои предположения. Более того, они обещали использовать своё влияние через НАТО и другие контакты с Турцией, чтобы предотвратить любые авантюристические шаги Анкары. Правда, при этом неизменно подчёркивали: Россия тоже должна навсегда отказаться от имперской политики.

Мне казалось, что именно добрососедские отношения с Турцией могут привести к стабилизации на Южном Кавказе и в Центральной Азии. Об этом я говорил с министром иностранных дел Турции Хикметом Четином, когда впервые встретился с ним на международной конференции осенью 1991 года.

Я нашёл в нём умного и дальновидного собеседника, который разделял мои взгляды. Мы договорились о взаимных официальных визитах и поручили нашим сотрудникам подготовить совместный документ, отражающий новые отношения и общую заинтересованность в региональной стабильности.

Четин был твёрд в отстаивании интересов своей страны и одновременно гибок, когда надо было найти решение в сложных вопросах сотрудничества. Будь другой дипломат на его месте, было бы гораздо сложнее заложить здоровую основу будущих российско-турецких отношений. Мы не обходили самые чувствительные вопросы. При этом каждый из нас понимал, какие препятствия и какое давление испытывает партнёр со стороны внутренних политических оппонентов. Мы поддерживали друг друга, помогая отстаивать согласованные позиции. Словом, наша совместная работа оказалась очень конструктивной.

Позже я встретился с премьер-министром Сулейманом Демирелем, и мы официально подтвердили, что Турция с Россией и Россия с Турцией не будут соперничать за зоны влияния. Демирель произвёл на меня впечатление опытного и мудрого политика. В мае 1992 года он посетил Москву для заключения договора о российско-турецких отношениях и заверил Ельцина, что Турция не будет вмешиваться в армяно-азербайджанский конфликт.

Конструктивные отношения между двумя странами, которые мы установили в начале девяностых, позволили нам избежать обострения ситуации в регионе даже в самые критические моменты. Таким моментом стала попытка Азербайджана выйти из состава СНГ летом 1992 года. Так Баку старался наказать Москву за проармянскую позицию. К марту 1993 года Россия и Турция подписали контракты на общую сумму 75 миллионов долларов на поставку вооружений. Так мы впервые начали продавать оружие стране, входящей в НАТО.

Китай: коммунистический сосед — и стабилизирующая сила

Не менее важными были отношения с нашими восточными соседями. Я считал необходимым, чтобы российский президент как можно скорее посетил с официальными визитами Китай и Южную Корею. Ельцин был больше заинтересован в Японии, полагая, что сотрудничество с богатой и высокоразвитой страной может в корне изменить экономическую ситуацию на Дальнем Востоке. Теоретически он был прав, но СССР оставил нам в наследство огромный клубок проблем, тормозивших отношения с Японией, и я сомневался, что нам удастся в скором будущем его распутать.

Ельцин, в свою очередь, скептически относился к возможности добрососедских отношений с Китаем. Его контакт с китайским лидером в ООН не был конфронтационным, но оказался слишком кратким, чтобы растопить лёд. Российский президент был обижен на то, что, в отличие от других высоких гостей, посетивших Москву в 1991 году, лидер КНР отказался встретиться с ним и выбрал в качестве главного партнёра Михаила Горбачёва. Оба нажимали на общую приверженность социализму, и Ельцин полагал, что китайцы враждебно настроены, видя в нём разрушителя социализма в СССР.

Я напомнил, что на встрече с китайским послом предложил оставить в прошлом идеологическую вражду и дружбу, строя добрососедские отношения между двумя великими соседями. На следующий же день посол пришёл снова и сказал, что Пекин одобряет такой подход и поддержит замену СССР на Россию в Совете Безопасности ООН, что имело огромное значение. Три западных постоянных члена Совета были фактически нашими союзниками. И всё же президент не мог быстро преодолеть обиду.

Несмотря на разницу в оценках, мы с Ельциным согласовали мои командировки в Японию и Китай для подготовки встреч на высшем уровне. Перед этими поездками я попытался убедить президента в перспективности переговоров с Пекином. В какой-то момент я напомнил ему китайскую притчу о мартышке, которая победила льва и носорога, заставив их драться друг с другом. Мы не должны позволить Китаю взять на себя роль мартышки и разыграть «российскую карту» против США, сказал я, и президент со мной согласился.

Я вновь пригласил китайского посла в министерство, от имени Ельцина заверил его в нашей заинтересованности в добрососедских отношениях с Китаем и спросил, когда можно организовать встречу наших лидеров в Пекине. Посол недолго консультировался с руководством и вскоре вернулся с ответом. Он подтвердил готовность китайского руководства отложить в сторону идеологические различия и выстраивать добрососедские отношения и партнёрство. Мы согласовали дату моего визита в Пекин в середине марта 1992 года. Я позвонил Ельцину, рассказал о результатах переговоров и получил полное одобрение.

В Пекине меня ожидал торжественный приём и результативные переговоры. На меня произвёл впечатление сбалансированный подход министра иностранных дел Китая Цянь Цичэня к международным проблемам. Цянь указал, что не заинтересован во вмешательстве во внутренние или региональные дела на постсоветском пространстве, и эта позиция впоследствии позволила Китаю играть стабилизирующую роль в регионе. С нашей стороны я заверил Цяня, что Россия продолжит политику единого Китая и будет развивать отношения с Тайванем только на негосударственной основе в экономической и других областях, если Пекин не будет против.

Председатель КНР Цзянь Цзэминь принял меня в Государственном дворце. Он с готовностью согласился с тем, что новые отношения между нашими странами должны быть свободны от бремени идеологии или исторических конфликтов, а также от «игры с третьей стороной». Он, как и я, считал, что на этой основе Россия и Китай могут развивать конструктивное партнёрство в различных областях.

После традиционной официальной церемонии Цзянь пригласил меня в свой кабинет для дружеского разговора, и это стало у нас традицией: такие встречи один на один повторялись во время всех моих визитов в Пекин. Он обращался ко мне по-отечески, я не возражал: он был значительно старше и опытнее меня. Цзянь немного говорил по-русски и любил русские песни, которые выучил во время стажировки в СССР ещё в пятидесятые. С того времени он любил и русский чёрный хлеб, и я всегда привозил ему буханку. Он радовался, как ребенок, и тут же отламывал от неё ломоть. Цзянь Цзэминь был мне симпатичен. Его чувство юмора и человеческая теплота не вписывались в традиционный образ китайского партфункционера. Позднее и Ельцин оценил эти его качества. Между ними установились добрые отношения, которые очень помогали наладить сотрудничество между нашими странами.

Однажды я в частной беседе спросил Цзянь Цзэминя про события на площади Тяньаньмэнь. Он принял мой вопрос как вполне законный и ответил без раздражения. Выразил сожаление,