Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

«Теперь вы видите, что я лучше во внешнеполитических делах, чем Горбачёв», — не удержался Ельцин. Он всё ещё внутренне конкурировал с президентом СССР и, думаю, по-прежнему подозревал меня в скрытых симпатиях к нему.

«Да, вы с Бейкером хорошо поработали — как два профессионала. Но заключительное подтверждение согласованного количества ракет должно появиться в результате моего рукопожатия с Бушем. Пожалуйста, не спорьте. Ничего, что текст соглашения уже подготовлен, пару цифр можно будет внести в него очень быстро. В любом случае, это моё окончательное решение!»

Я отдавал должное решительности Ельцина и его способности использовать на сто процентов преимущества, которые давала ему в тот или иной момент политическая обстановка. Но некоторые черты его характера сильно осложняли мою работу как министра. Так было в случае с подготовкой СНВ2. В результате происходящее стало напоминать мне чёрную комедию.

Ну как я мог выполнить его требование, понимая, что Буш никогда не согласится вносить изменения в такой сложный, а главное, заранее согласованный документ, как СНВ-2? Пришлось выкручиваться. У меня в руках был согласованный документ, и я ничего не сказал о пожелании российского президента командам, которые вели переговоры.

Мы с Ельциным, как и предписывал протокол, заранее приехали в Белый дом для подписания документов. Я улучил момент и буквально бросился к президенту Бушу: «Прошу вас, поговорите с президентом с глазу на глаз перед процедурой подписания». Я объяснил ему, что Ельцин хочет создать видимость, что окончательные цифры смогли согласовать только президенты. Такая необычная просьба, сказал я, объясняется характером российского президента и не связана с какими-либо колебаниями или попыткой схитрить с нашей стороны. К счастью, президент Буш отнёсся к моей просьбе намного проще, чем я ожидал. Похоже, он хорошо понимал Ельцина и так же, как он, ценил внешние эффекты.

Я передал Ельцину листок бумаги карманного формата с окончательными цифрами, которые были согласованы командами переговорщиков и уже включены в подготовленные документы. Буш пригласил российского президента на приватную прогулку по южной лужайке Белого дома и спросил у него про цифры. По возвращении оба улыбались.

Буш отдал листок, который я передал Ельцину, Бейкеру, тот взглянул на цифры и кивнул.

Через час документ под названием «Основы соглашения» был подписан. В своей речи на церемонии Ельцин оценил его как ощутимое «выражение фундаментального изменения в политических и экономических отношениях между Соединёнными Штатами Америки и Россией». Хартия американо-российского партнёрства и дружбы, которую президенты также подписали в Вашингтоне 17 июня 1992 года, характеризовала наши новые отношения как «стратегическое партнёрство».

Как я и ожидал, в Москве противники президента обрушились на нас с жесточайшей критикой. Они кричали, что Ельцин и Козырев подписали «плохо продуманный и поспешный» договор. Генералы с опытом службы в Советской армии понимали, что подписание новых документов требует пересмотра российской военной доктрины. Но дело было сделано. И перемены оказались неизбежны.

СНВ-2, на первый взгляд, затмил знаменитый договор СНВ-1, подписанный Бушем и Горбачёвым всего годом ранее. Но на самом деле один договор опирался на другой. И да, СНВ-2 был лучше продуман и проработан, потому что на этот раз переговорщики не были в плену советских внешнеполитических традиций.

Но наш дипломатический успех оказался подпорчен. Ельцин, к сожалению, не удержался и похвастался своим помощникам, рассказав, что окончательная договорённость была заключена только во время его встречи один на один с Бушем. Помощники, в свою очередь, слили эту информацию в российскую прессу. Слухи о том, что финальные цифры были согласованы во время прогулки на лужайке за тридцать минут до подписания договора, были как нельзя кстати для «ястребов» в Москве. Они радостно объявили, что решение, подрывающее национальную безопасность, было принято спонтанно. Спекуляции на том, что президент США якобы вынудил своего российского коллегу пойти на «необоснованные уступки», кочевали из публикации в публикацию.

И тем не менее переговоры по доработке рамочного соглашения по сокращению ядерных арсеналов продолжались до конца 1992 года. Они шли очень тяжело и к декабрю оказались на грани провала. Тридцатого декабря Павел Грачёв и я встретились в Женеве с Лоуренсом Иглбергером, преемником Джеймса Бейкера на посту госсекретаря США (Бейкер оставил свой пост, чтобы возглавить кампанию по переизбранию Буша). Мы должны были уладить последние разногласия. Я заключил с Иглбер-гером пари на бутылку виски, поставив на то, что Буш подпишет договор до того, как в январе 1993 года покинет Белый дом. Это, конечно, была просто шутка, а не попытка установить обязательный дедлайн. Мы знали, что избранный президент Билл Клинтон был в курсе дела и тоже поддерживал сделку.

Договор СНВ-2 был подписан третьего января 1993 года, и это была последняя встреча между Ельциным и Бушем. Иглбергер достал чудесный скотч, и я с радостью разделил его с Грачёвым и другими членами российской делегации.

Позднее Ельцин принял ещё несколько отважных политических решений в области оборонной политики, включая подписание соглашений с Германией и балтийскими государствами о выводе бывших советских войск с их территории. Я был горд работать с ним — сначала над достижением этих решений, а затем и над их исполнением. Каждый раз он твёрдо преодолевал сопротивление военных и выводил страну на новый уровень сотрудничества с западными партнёрами.

Между Азией и Европой

Ещё одним регионом, который требовал пристального внимания, была Турция. Я всерьёз опасался, что наши страны вернутся к историческому соперничеству и конфронтации. Основания для этого у меня были. Речь прежде всего о конфликте в Нагорном Карабахе, который грозил перерасти в открытую войну между пророссийской православной Арменией и протурецким мусульманским Азербайджаном.

Ура-патриоты всегда пытались манипулировать историей. Они стремились использовать её как доказательство особого пути России и предопределённости её вечного соперничества с соседями. Россия — по их убеждению — всегда была окружена врагами. Этим якобы и объясняется менталитет людей в осаждённой крепости, присущий россиянам. Коммунистическая и националистическая пресса любили публиковать карикатуры, на которых Турция изображалась в виде чудовища с двумя головами, одна представляла воинствующий пантюркизм, другая — НАТО. Неудивительно, что моя политика по отношению к Турции вызывала ярость и коммунистических, и националистических сил в России. Но я предпочитал на них не оглядываться.

По моему убеждению, именно членство Турции в НАТО было гарантией того, что политика этой страны будет взвешенной и ответственной, несмотря на давление со стороны своих экстремистов. Во время встреч в рамках СБСЕ и ООН я обсудил российско-турецкие отношения с моими американскими и западноевропейскими