Измена. Ты нас предал, Дракон! - София Руд

Глупо, но сейчас мне хочется плакать. Хочется ногтями вцепиться в надежду, что у Дэриэла все будет хорошо. Будет! Обязательно будет.

Делаю глубокий вдох, вытираю слезы.

Я давно храню в сердце еще один острый вопрос, но никак не могу заставить себя произнести его вслух.

— Рид предаст меня вновь? — так он звучит в моей голове, но отчего-то губы не хотят шептать.

Я дико боюсь увидеть ответ. Дико боюсь испытать новую боль!

Набираю в грудь побольше воздуха и решаю пойти окольным путем.

— Что меня ждет в ближайшем будущем?

Шар снова темнеет, набираясь иссиня-черного цвета, а затем становится серым, как небо перед грозой, и вьется тонкой змейкой меж очертаний городов и лесов. Что это значит?

— Боль, отчаяние и …. долгий путь? — шепчу я.

Вот так счастливое будущее.

Дурацкий шар! Он сломанный или вовсе не настоящий!

Хотя в счастливое будущее сына я хочу верить. Тогда нужно поверить в страшное мое?

Это всего лишь предсказание. Нужно больше ответов, чтобы понять, насколько точно все это работает.

— Покажи мне Кирка, — велю шару, и он окрашивается золотом.

Скорая встреча? С медведем? На моем “долгом пути”? Как такое возможно? А как же Рид?

Едва подумав о нем, чувствую его ярость и боль, и тут же слышу хруст пальцев. Оборачиваюсь на звук, и понимаю, что я здесь не одна.

В комнате Рид, вошедший без стука и, судя по гневу, в глазах, слышавший мой “разговор” с шаром.

— Моя благочестивая жена не оставляет мыслей о другом мужчине? — хрипит он, будто стекло проглотил.

И если на секунду мне становится стыдно, то я тут же вспоминаю Тильду и вдобавок эту мамину прислугу, на которую мой муж “ТАК смотрел”!

— Тебе ли говорить о благочестии? — с болью вытекает моя претензия.

— За свои грехи я плачу сполна. Моя истинная бежит от меня, не оставляя и шанса.

— А разве тебе нужен шанс? Ты ведь ни одну юбку не пропускаешь.

— Единственная юбка, которую я не пропускаю, точнее не отпускаю, и не отпущу, это ты. И ты это знаешь. — хрипит он, но глаза говорят еще громче.

Боги, что они делают со мной? Я боюсь им поверить…

— Сабина другого мнения.

— Рыжая служанка? — уточняет муж, а меня сковывает боль, как удав сковывает свою жертву кольцами.

Выходит, та девчонка ничего не придумала?

— Даже не отрицаешь, — горько шепчу я.

— Не отрицаю, что вошел в ее комнату, когда она была в неглиже. Не отрицаю, что вышел оттуда, как только это понял. Не отрицаю, что велел твоей матери передать этой девочке, чтобы все забыла.

— Так и сказал моей матери? — не верю я.

— Мэл… неужели ты думаешь, что я еще хоть раз позволю тебе испытать то, на что обрек однажды? — его взгляд пронзает до самого сердца, испепеленного муками и страданиями. И оно, как феникс хочет возродиться из пепла и поверить вновь.

Нельзя. Эта гребаная истинность не заставит меня забыть то, что произошло. Я не прощу. Я не посмею!

— А почему нет, если ты думаешь только о себе? — выдаю ему, решительно прогоняя ненужные мысли и чувства. Так намного лучше!

— Если бы я думал только о себе, то поступал бы иначе.

— Да ты что? И как же?

— Лучше не спрашивай. Не искушай.

— Мое мертвое тело тебя еще искушает?! — горько усмехаюсь я, надеясь его уколоть, но тут же понимаю, что сделала это очень зря.

Рид оказывается рядом так быстро, что я не успеваю отреагировать, как оказываюсь в его горячих, стальных объятиях.

Инстинктивно хочу убежать, но он и шанса мне не дает. Запускает пальцы в волосы, как делала это всегда, и внутри меня все умирает. Смолкает даже сердце.

Еще миг, и Рид сминает мои губы непростительным наглым жарким поцелуем.

Глава 33. Приказ короля.

Все тело пронзает жар и… боль. Он касался этими губами другой, он обнимал ее, он верил не мне….

Отталкиваю, что есть сил, но Рид точно скала — не сдвинешь. Отходит сам, смотрит на меня глазами, полными огня и боли, но моя ярость страшна.

Бью его в грудь, что есть силы, позабыв, что так не пристало жене. Да и какая я жена, обложка с вырванной сердцевиной.

Бью и кричу в слезах:

— Ненавижу! Я тебя ненавижу!

Мой голос срывается на хрип, руки слабеют, а Рид и не думает отходить или защищаться. Просто терпит, пока мои кулаки яростно бьются о его мундир.

— Хватит, — захватывает мои запястья. — Ты себе навредишь.

— Не делай вид, что тебе есть до этого дело! – кричу я, а он поднимает с подоконника одинокий подсвечник и вынимает свечу.

— Лучше этим, — говорит мне муж, вкладывая в мою горячую ладонь холодный, тяжелый металл.

Гад! Мерзавец! Я ведь этим и прибить могу. Или думает, что пожалею?!

Подсвечник выкатывается из моих рук и с грохотом падает на пол.

— Уходи, — шепчу полумертвым голосом. В глаза ему смотреть не хочу. — Я не хочу тебя больше видеть.

Не знаю, что сейчас написано на его лице. Не знаю, что кричат некогда родные, и все еще имеющие надо мною власть глаза. Не хочу думать об этом.

Не хочу, чтобы он меня возвращал. Не хочу, чтобы кромсал мою стену, заставляя заживо гореть, умирать и восставать из пепла. Не хочу…

Стоит, не двигаясь, и я уже предчувствую, как сейчас он вновь назовет меня по имени, а голос его прозвучит с хрипотцой, будто в горле застряли осколки стекла. Этот звук тоже приносит мне боль. Невыносимую боль.

Но он молчит. Молчит и смотрит на меня, пока я упорно гляжу в сторону.

Шаг назад. Тихий, но уверенный. Второй, и разворот.

Рид уходит, молча, ничего не обещая, ничем не угрожая и… не закрывая за собою дверь.

Комната пустеет, а вместе с ней пустею и я. Припадаю к подоконнику, чтобы устоять на ногах, но этого мне мало. Мои губы все еще пылают, и я ненавижу. Ненавижу Рида, ненавижу себя.

Боги, вырвите мое сердце! Перестаньте его испытывать. Я вообще не знаю, как оно все еще бьется, когда умерло уже тысячу раз. Пусть