Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией - Давид Хименес

монархия». Он обнаружил, что дворец забит разным барахлом, и обратил особое внимание на трон, буквально вопиющий о чрезмерной роскоши, – еще одно доказательство эфемерной природы всех империй. Кстати, есть одна интересная история о нынешнем обитателе дворца, которую мало кто слышал и которую я обещал никому не рассказывать. Хотя, пожалуй, прошло уже достаточно времени, и вряд ли моему источнику что-то угрожает. Да, да, я знаю, что это звучит как старая журналистская отмазка. Так или иначе, источник был вполне достойный доверия. Так вот, штука в том, что действующего короля Нородома Сиамони чуть ли не насильно принудили занять престол, на который он никогда и не претендовал. Когда его отец, король Нородом Сианук, порядком одряхлел и стал слаб здоровьем, выяснилось, что его сын живет в Париже со своей второй половинкой, ведет скромную жизнь преподавателя классического танца, не вылезает из театров, наслаждается путешествиями по Европе и назад не собирается. Все просьбы своего отца вернуться он игнорировал, и тогда тот попросил его просто приехать проститься перед смертью. Как только наследный принц переступил порог дворца, отец приказал отнять у него заграничный паспорт, отрекся от престола и заставил сына стать королем. Лишенный харизмы своего отца, Сиамони стал фигурой символической и церемониальной. С тех пор как мне поведали историю его восхождения на трон, каждый раз, когда я его вижу, мне кажется, я знаю, о чем он думает: «Эх, сейчас бы бросить все – и в Париж! Вот ведь была жизнь!»

Сомерсет Моэм не стал задерживаться в Пномпене, потому что на самом деле приехал в Камбоджу из-за Ангкора, но добраться туда в те времена было непросто. Писатель провел в дороге несколько дней, сменив три лодки и проделав последнюю часть пути на автомобиле – вдоль одного из притоков реки Меконг. Сегодня же достаточно сесть рано утром на самолет в Бангкоке – и еще до обеда вы окажетесь у подножия храмов. Разглядеть их, правда, будет нелегко: чтобы подойти поближе, гидам приходится прокладывать себе путь сквозь толпы туристов буквально локтями.

Кхмерская империя, просуществовавшая с 802 по 1431 год, раскинулась на территории современных Камбоджи, Таиланда, Лаоса, Вьетнама и Мьянмы. Ее столица была самым густонаселенным городом в мире: на площади, сравнимой по размерам с площадью Нью-Йорка, проживало около миллиона человек. По эффективности и надежности городской инфраструктуры она превосходила многие крупные мегаполисы современности, особенно азиатские. Однако ж пробил роковой час – и все рухнуло. Я говорю не о храмах, которые никуда не делись и которые не боятся ни муссонов, ни буйнорастущих джунглей, – а о той цивилизации, что возвела их. Практически каждый год очередная группа исследователей оглашает очередную теорию заката кхмерской империи, называя в качестве причины то войну, то эпидемии, то засуху, то нашествие разного рода вредителей. Никто из жителей той империи не оставил нам письменных свидетельств, которые поведали бы об обрушившихся на них бедах. Моэм предположил, что объяснением всему могла быть самая банальная из всех человеческих слабостей: почивавшую на лаврах кхмерскую империю погубило ложное ощущение самоуспокоенности. С высот Ангкора можно было катиться только вниз.

Потрясенный свидетельствами былого величия, Моэм написал, что ему хотелось бы посетить эти храмы в сопровождении философа, чтобы тот объяснил: почему, даже познав возвышенное, человек рано или поздно готов довольствоваться всего лишь комфортным и посредственным. Неужели наше естественное состояние – пребывать на нижней планке цивилизации, а достигнув однажды высоты и воспарив над обыденностью, мы покоряемся своей природе и «с облегчением возвращаемся к состоянию, лишь немногим превосходящему животное»? Великолепие Ангкора производит тот же эффект, что египетские пирамиды: волей-неволей начинаешь сравнивать эти удивительные строения, воздвигнутые без использования современных технологий, с жалким видом нынешних городов в тех же краях. Это противоречие терзает Моэма: «Может, обстоятельства или личный гений толкают человека наверх, позволяя подняться ненадолго на высоту, но там ему слишком сложно дышать, – и поэтому он стремится вернуться вниз, к привычной посредственности? ‹…› Или же человек подобен воде, которая под напором может забить и на высоте, но тут же стекает вниз, стоит напору исчезнуть?»

Когда жители Ангкора погибли или покинули город, над городом воцарилась тишина, а затем это место поглотили джунгли. И лишь громады храмов да запечатленная в камне история правителей, танцовщиц, влюбленных и воинов застыли в вечности. Первые исследователи и миссионеры попали сюда в XVI веке. А о здешних храмах Запад узнал только в XIX веке из работ французского путешественника и естествоиспытателя Анри Муо, поведавшего о «глубоком спокойствии» окружавшего Ангкор леса в своей книге «Путешествие в королевства Сиам, Камбоджа, Лаос и другие центральные страны Индокитая» (Voyage dans les royaumes de Siam).

Из всех храмов мне больше всего нравится Та-Пром, словно бы заживо пожираемый корнями деревьев, стремящимися удушить его. Как-то – еще до того, как туризм здесь стал массовым, – мне удалось посетить Та-Пром в полном одиночестве. Я бродил по нему под шум ветра и слушал, как древние камни рассказывают истории о героических сражениях, битве между человеком и природой, борьбе за выживание и ложных надеждах. Затем я направился к храму Ангкор-Ват, возвышавшемуся вдали, в плену у воды и зелени. Его стены казались влажными. Людей почти не было. Я сел у подножья храма и попытался представить, какой была жизнь в исчезнувшей империи. Едва ли она так уж сильно отличалась от нашей. Те же интриги, соперничество и неудовлетворенные амбиции. Те же эпидемии. Та же ложь, слухами распространявшаяся по улочкам города. Точно так же вспыхивали и угасали дружба и любовь. Люди предавали друг друга. Вели войны с соседями, а затем договаривались о мире. Горожане наверняка жаловались на начальство и коррупцию. Люди говорили о погоде, когда больше не о чем было говорить. И они испытывали такую же боль, как мы, когда теряли своих возлюбленных, страдали от разлуки и переживали измены. Кто-то витал в эмпиреях, другие копошились внизу. Мы не слишком изменились.

Порой даже такие утонченные и не склонные к импульсивным поступкам люди, как писатель Андре Мальро, не могли устоять перед искушением увезти на память домой кусочек Ангкора. 3 августа 1924 года в парижской газете L’Éclair вышла статья под заголовком «Поэт Мальро ограбил храмовый комплекс в Ангкоре». В ней рассказывалось, что Мальро выломал несколько барельефов в храме Бантеайсрей, причем произошло это примерно в те же дни, когда в Ангкор приехал Моэм. Надо полагать, на состоявшемся впоследствии во Вьетнаме суде французский писатель оправдывался тем, что таков уж «удел человеческий»[3]. Мальро приехал в Камбоджу с женой и другом детства, чтобы развеяться после неудач, которые он потерпел в бизнесе. Когда его арестовывали за попытку вывезти из страны четыре барельефа в индуистском стиле, он заявил в свое оправдание, что намеревался таким образом спасти культурные ценности Ангкора. Со временем все забылось, более того – в Сиемреапе, городе, где размещаются туристы, приехавшие в Ангкор, открыли модный ресторан, назвав его именем Мальро. Камбоджийцы не помнят зла, хотя в стране этой его совершалось немало.

Простила Мальро и родная Франция, назначив писателя министром культуры в правительстве Шарля де Голля. В конце концов, кто мог справиться с обязанностями министра культуры лучше человека, который до такой степени помешан на искусстве, что готов был утащить во Францию кусочек Ангкора под мышкой? Кто из нас не мечтал бы, чтобы современные политики воровали столь же изысканно? Ангкор был для Мальро вершиной культуры – тем, что «остается живым после смерти». Он видел в его руинах не упадок, но величие, воспринимал их не как груду камней, а как образчик высокого искусства и полагал, что они олицетворяют собой не слабость, а силу рода человеческого. И, ощутив на фоне подобного величия свое убожество, писатель позволил себе опуститься до банального воровства.

Храм, что ввел будущего министра во искушение, расположен неподалеку от холма Пном-Дей и был построен женщинами в Х веке. Его стены из красного песчаника украшены искусными барельефами, посвященными богу Шиве и изображающими сцены из индуистской мифологии. Здание храма сориентировано на восток и окружено тем же ореолом таинственности, что и остальной Ангкор. Я буквально сгорал от любопытства и хотел