Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

class="p1">Кусурико не повинилась в содеянном зле, наоборот, она пылала ненавистью и в конце концов сама покончила с собой, бросившись на клинок. Брызнувшая кровь пропитала ее шелковые одежды и никак не просыхала. Смелые юноши стреляли в ее одежды из луков, но стрелы не летели, рубили мечами, но лезвия ломались, – были и другие пугающие явления, их становилось все больше.

Отрекшийся император Хэйдзэй ничего не знал о заговоре, но без конца себя корил: «Я совершил ошибку!» Он по собственной воле решил уйти от мира и стать монахом. В хрониках записано, что он прожил до пятидесяти двух лет.

Небесные девы

Перевод И. Мельниковой

Император Сага[38] обладал непревзойденными талантами, и в качестве правителя он на редкость мудро ведал государственными делами. В своих политических начинаниях император опирался на мудрость китайских книг, и люди говорили, что сама земля нашей страны преобразилась и стала китайской. Даже песни принцессы-жрицы были нескладны:

Он не дерево,

Но он и не трава,

Этот бамбук…[39]

Или вот еще:

Подув на мех, искать царапин…[40]

Люди, которые продолжали слагать стихи в японском духе, поневоле замыкали уста.

Когда император Хэйдзэй всего лишь через четыре года отрекся от престола, немало людей втайне об этом жалели. «Наверное, у него есть стремление вновь занять престол», – шептались они. Император Сага принял во внимание чувства отрекшегося государя и, чтобы его порадовать, назначил наследником престола принца Отомо, который приходился им обоим младшим братом. Люди говорили: «Сколь благородна высочайшая забота!»

Император Сага тоже вскоре оставил престол и поселился в Сагано в тени гор, последовав примеру древних правителей, живших под крышей из грубого тростника[41]. Отец императора Сага, император Камму, считал роскошные строения города Нара не подходящими к обычаям нашей страны и хотел вернуть дворцы и храмы к исконным «дощатым и тростниковым обителям». Его столица в Нагаоке была слишком мала, и придворные продолжали жить в своих домах в Наре, оттуда выезжая на службу. Народ и подавно не двигался с места, поэтому император понял ошибку и основал нынешний град мира и покоя Киото, перенес престол сюда. Он выровнял землю, заложил твердые каменные опоры под дворцом, вознес молитвы богам – стражам ворот Тоёива-мадо и Кусиива-мадо. Однако сердца людские тянутся к цветам и роскоши – вскоре дома придворных и храмы вновь обрели великолепие и все вернулось к прежнему, как было в столице Нара. Один ученый старец заметил: «Цзя И тосковал по старине, эпохе трех династий древности, и говорил, что следует реформировать обычаи на старый лад, но правы были возражавшие ему умные царедворцы»[42]. Старец достал нужный том истории эпохи Хань и принялся нахваливать нынешние времена[43].

Ушедший на покой император проводил время в своей резиденции празднично, словно вернул молодые годы. Всем приближенным он советовал: «Читайте китайские книги!» Сам же серьезно занялся каллиграфией, как скорописью, так и уставным письмом. Он часто отправлял корабли в Китай, желая заполучить ценные свитки. Как-то призвал к себе Кукая: «Взгляни, ведь это подлинная надпись кисти Ван Сиджи!»[44] Когда Кукаю передали свиток, он развернул, посмотрел и сказал: «Это я, Кукай, тренировал руку, копируя Ван Сиджи, когда был в Китае. Извольте посмотреть сюда!» – и он показал работу с изнанки, где можно было заглянуть под бумажную основу, отогнув ее. Там было написано: «Принадлежит кисти Кукая». Бывший государь потерял дар речи и вид имел такой, словно его одолевала досада. О Кукае и правда шла слава как об отменном каллиграфе, его даже прозвали «Мастером пяти кистей», потому что он владел разными стилями письма[45].

По отречении императора Сага престол перешел к его младшему брату, впоследствии нареченному именем Дзюнна[46]. Эра его правления получила название Тэнтё, и в первый же год ее, осенью, в седьмую луну, отрекшийся император в Наре опочил, так сказать, «сокрылся в облаках». Он получил посмертное имя Хэйдзэй.

После перемен в политике, случившихся при императоре Сага, учение Конфуция вошло в силу, издавались все новые законы и распоряжения об этом. В то же время не потерял своего влияния и буддизм. Говорили так: «Выше императора только Будда», – и с каждым годом все больше становилось храмов и пагод. Монахи, искушенные в учении и тайных обрядах, хоть и не служили при дворе, как чиновные люди, нередко вмешивались в политику и вольно или невольно руководствовались при этом своей буддийской верой. Иные люди втайне об этом сокрушались: «Почему в сети буддийской премудрости попал император, ведь он и так одарен милостью Будды?»

Тюнагон Киёмаро возвел на горе Такао храм Сингандзи[47]. Порочный монах Югэ но Докё, пользуясь своим влиянием, попытался исказить пророчество, оглашенное в храме Уса[48], но Киёмаро донес его до императрицы в истинном виде. Это рассердило монаха Докё, и он сначала понизил Киёмаро, отправив его в провинцию Инаба[49] в какой-то ничтожной должности, а потом решил, что и этого мало, – сделал простолюдином и услал в край Осуми[50]. Киёмаро продолжал хранить верность императорской семье, и после смерти императрицы Сётоку его вернули ко двору. Годами он был уже стар, и его произвели всего лишь в должность тюнагона, государева советника среднего ранга. «А ведь он в своей родной провинции Бидзэн много труда положил, чтобы избежать наводнений, и сумел-таки защитить людей от этого бедствия! Как жаль, что у него такая судьба!» – только об этом люди и толковали. Построенный им храм Сингандзи называли «храмом воздаяния за добродетель», а позже название храма и вовсе стало Дзингодзи, что значит «храм божественного покровительства», однако это не изменило несчастливой доли Киёмаро.

В правление императора Дзюнна наследником престола был назначен принц Масара, и когда в скором времени император отрекся, ситуация сложилась беспримерная: два отрекшихся от престола императора. Люди говорили: «Такого не бывало и в Китае». Принц Масара стал править под именем императора Ниммё, название эры его правления Дзёва[51].

Буддийское учение в это время было в зените славы – до такой степени, что даже удивительно. Наравне с буддизмом почиталось и конфуцианство, но это напоминало двуколку, у которой одно колесо повреждено и крутится медленнее. Законы принимались такие, будто правители испытывали ревнивые чувства к процветанию Китая, да и люди душой тянулись к роскоши.

Ёсиминэ но Мунэсада[52] был чиновником шестого