Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

Однажды, когда не было ни облака в небе, ни шелеста ветра в ветвях, сверху раздался страшный грохот. Вероучитель Кукай[16] явился ко двору, стал громко читать молитвы, перебирая четки, – и тут нечто упало наземь. Очень странно – это оказался сидевший в повозке гигантский варвар! Его схватили, посадили в сундук и утопили в канале Нанива[17]. Имбэ но Хаманари[18] велел снять землю на глубину три сяку[19] на том месте, где упал варвар, и принялся громко возглашать заклинания, отгоняющие злых духов.

Младший брат императора царевич Камино посетил могилу отца в Касиваре и поднес некое тайное послание. В чем бы ни состояли его намерения, никто о них ничего не знал.

Сам император тоже отправился поклониться отцовской могиле. Множество сановников сопровождали его, а возглавляли и замыкали процессию стражи. По бокам монаршего паланкина следовали начальники и командиры Правой и Левой дворцовой гвардии, у каждого в руках был лук со стрелами, сверкали притороченные к поясу мечи. На жертвенном столе перед могилой горой громоздились подношения, к ветвям священного дерева сакаки были привязаны разноцветные листки бумаги – совсем как в эпоху богов! Рядами выстроились музыканты из Правого и Левого отдела Музыкального ведомства, мелодия трех флейт и барабанов заставила даже самых бесчувственных заслушаться и воскликнуть: «Прекрасно!»

Неожиданно из-за гор, окружавших могилу, поднялась черная туча, и хотя дождь не хлынул, темно было, как в самый короткий день в конце года. Император спешно укрылся в своем паланкине, а вокруг него беспорядочно толпилась многочисленная свита с криками: «Дорогу нам, пропустите!» – даже командиры Правой и Левой дворцовой гвардии смешали ряды.

Во дворце громко объявили: «Император возвращается!» – и люди из рода Отомо открыли ворота. «Император занемог!» – тут же спешно явились лекари, стали готовить снадобья. Сам император совсем не тревожился и верил, что ему явлен знак: пора передать трон брату, как он давно уже решил. Император изволил испить чарку, и ему подали к ней маленьких рыбок аю из стремнины Курусуно, красиво разложенные побеги папоротника с холма Нараби, свежую рыбу и мясо, да и много всего еще. Император был в прекрасном настроении. Вечером взошла луна, послышалось, как раз или два прокуковала кукушка, – император спокойно отошел ко сну.

Утром ко двору явился Кукай. Император сказал ему: «Три правителя и пять императоров – это далекое прошлое[20]. Расскажи мне о тех, кто был после них». Кукай отвечал: «Не бывало такого, чтобы государство создавалось на основе какого-либо учения. „Из трех углов сети отпускать, в четвертый привечать: идите ко мне!“ – с этого изречения берет начало эгоизм правителей[21]. У вас, государь, прямое и искреннее сердце, так извольте же править, как сердце подсказывает. Вставать с солнцем, с закатом ложиться, вкушать пищу, когда голоден, и пить, когда жаждешь, – в сердцах простых людей нет эгоистичных чувств».

Император выслушал, кивая: «Хорошо, это хорошо». Императора навестил младший брат, царевич Камино. Некоторое время они разговаривали. Император сказал:

– Империя Чжоу простояла восемьсот лет, империя Хань – четыреста лет, как они смогли существовать столь долго?[22]

Царевич Камино был очень проницателен, он догадывался, что́ лежит на душе у императора, и в соответствии с этим ответил:

– Хоть и говорят, что эти государства существовали долго, но царство Чжоу ослабело уже через семьдесят лет. Да и царство Хань тоже: не успело остыть тело основателя династии, как Лю устроили мятеж. Но причина не в том, что правителям недоставало осмотрительности.

Тогда император спросил:

– Так значит, это судьба, назначенная небом? Но небо – это священная вотчина нашей солнечной прародительницы, которая каждый день его освещает. Когда я спрашиваю у конфуцианцев: «Небо – это небеса над нами?» – они говорят, что небо есть предначертанное человеку небесами счастье и несчастье. А еще они говорят, что это количество отведенных человеку дней и месяцев. Слишком много есть разных объяснений. Буддийские монахи толкуют так: «Небесный владыка, склонив к нам свою венценосную главу, слушает нас»[23]. Как это все запутано!

Царевич ничего на это не ответил и удалился.

На следующий день вышел указ о том, что император передает страну своему брату.

Император Хэйдзэй сказал, что после отречения намерен пребывать у себя на родине в городе Нара. Это была столица семи поколений японских императоров, начиная с государыни Гэммэй, и вплоть до царствия его батюшки, прежнего государя Камму. Хэйдзэй решил поселиться там, вспоминая стихи о том, каким в старину был дворец в Наре:

Благоуханью распустившихся цветов

Подобен он в зените процветанья[24].

Был выбран благоприятный день, и император отправился в путь. Когда достигли пределов Удзи, Хэйдзэй велел на некоторое время остановить свой царственный паланкин. Обозревая речную гладь, он сложил стихотворение:

Вы, воины, слу́жите

Нам так же неизменно,

Как доски ровные моста

Уж сотням поколений

Верно служат[25].

Музыканты обратили эти строки в песню и пропели семь раз.

Хэйдзэй сказал: «Сегодня на воде не видно ряби от рыбацких снастей, но кулички, как обычно, слетелись на отмели и кричат свое тиё-тиё – „многая лета“»…[26] Он снова изволил взяться за чарку, а Кусурико, как обычно, наполнила ее и поднесла. Император повелел: «Пусть каждый сложит стихотворение, подходящее к случаю». Первой сложила Кусурико:

Горы сияли в утреннем солнце,

Небо блистало – то было вчера.

Нынче рукав не согреет

Моих ладоней остывших —

Волны Удзи-реки холодны.

Хэйдзэй рассмеялся: «Речной ветер веет свежестью, а не холодом!»

Капитан Левой гвардии Фудзивара Таданари сложил такие стихи:

Сегодня утром ты, государь,

Идешь через эту реку,

Что течет без стремнин и затонов, —

Так и я буду верно служить тебе,

Жизни своей не жалея[27].

Помощник главы Военного ведомства Татибана Мицугу так сложил:

«Любимой лик они напоминают» —

Так про цветочки эти говорят,

Вот потому пойду скорее

Взглянуть на берега,

Где распустились ямабуки[28].

Хэйдзэй заметил: «В старой песне, кажется, говорится про цветы ямабуки в Кодзимагасаки, в Татибане – не так ли? Это там, где стоит дворец принца Кусакабэ, в старом селенье Асука»[29].

Было сложено еще много стихов, но они не сохранились.