Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко

ним всю свою долгую-долгую жизнь. Но папа говорил, что этот «талисман» – просто лист бумаги, на котором Циолковский начертил орбиту для полета в космос, а Якова Айзиковича хранил Бог, чтобы он продолжил дело Константина Эдуардовича.

Пивная «Радимовка»

Напротив мастерских первого дома художников на Масловке стоял маленький домик с вывеской «Пиво». Это была знаменитая пивная «Радимовка», названная так потому, что Павел Радимов как-то устроил в ней свою персональную выставку для «пьяниц» нашего района. Они, по его уверению, нуждались в духовной пище. Когда часть работ пропала, он даже обрадовался: раз его картины так быстро стянули, значит, они нравятся народу.

Уже от ближайшей к дому трамвайной остановки можно было услышать возбужденные голоса и звон стаканов, доносившиеся из пивной. Там царила непринужденная атмосфера, все плавало в сизом табачном дыму.

В «Радимовку» заходили практически все художники. У каждого был любимый столик и свое как бы закрепленное за ним место. Ели раков, воблу, шоколад, пили шампанское, пиво – что кому нравилось. За стойкой хозяйничали две дородные тети, которые знали всех обитателей Масловки и их материальные возможности: у кого продалась картина, у кого день получки. В этой пивной, по-видимому, единственной в своем роде, часто отпускали в кредит. А еще в «Радимовку» шли как в сберкассу, чтобы взять взаймы, и никому не было отказа. Продавщицы вели записи долгов, которые иногда растягивались на год, но художникам они доверяли, хотя и себя не обижали. Туда ежедневно наведывались Георгий Нисский, Аркадий Лобанов, Николай Ромадин, Федор Шурпин, Федор Решетников, Павел Радимов, Николай Сысоев, Виктор Васин.

Георгий Нисский, как правило, приходил с двумя собачками, которых повсюду таскал в рюкзаке. В пивной он их выпускал, и собачонки тут же занимали место за столиком; даже если Нисский надолго уходил, они смирно сидели, ожидая его возвращения.

Аркадий Лобанов демонстрировал свой излюбленный номер: в сапогах, с брюками внахлест, он взбирался на пивную бочку и под громкие ритмичные хлопки товарищей отбивал чечетку. Затем возлияния продолжались в его мастерской, куда он всех радушно приглашал, правда, не с пустыми руками. Расчет его оправдывался – поутру он сдавал посуду, чтобы снова оказаться в «Радимовке». Однако каким бы он ни был пьяным, после гостей мыл полы, чтобы назавтра работать в чистоте. Как-то, придя в «Радимовку», Лобанов с возмущением рассказывал о своем посещении соцбытотдела в МОСХе, где на похороны художников давали 100 рублей. Он просил, чтобы ему дали их сейчас… «А потом они мне не будут нужны», – с горечью говорил он и не понимал, почему все в пивной по этому поводу дружно смеялись.

Завсегдатай «Радимовки» Фраткин, живший в пятнадцатом доме, в изрядном подпитии направлял свои стопы в подвал своего же дома к вдове дворника дяди Мити. Он шел через двор в одном исподнем, издавая в ночи призывные звуки любви. Лифтерша в ужасе бежала вслед, восклицая: «Батюшки-светы! Что это с нашим художником, прости его, Господи!» Радимов, случалось, тоже перебирал и еле шел домой. По дороге он останавливался у телеграфного столба и, обхватив его руками, читал вперемежку свои стихи и стихи Горация. Я уводила его домой,  если в этот момент мне случалось пройти мимо.

Пивная просуществовала около тридцати лет. Потом ее перенесли дальше по Верхней Масловке. Прежних продавцов убрали, а новые не давали в кредит. Туда уже наши заслуженные художники и академики не ходили.

Когда дом, где прежде была пивная, снесли, художники как-то сразу разобщились, стали выпивать в мастерских. Но это было уже не то. Деньги теперь занимали друг у друга, жены по этому поводу скандалили, и кто пил, стал пить в одиночку. В мастерские потянулись всякие темные люди. Такие посещения часто плохо кончались. Сильно, до потери памяти избили в собственной мастерской академика Нисского. Художника поместили в дом престарелых, где он, так никого и не узнавая, умер.

Сейчас, когда на месте пивной стоит большой новый дом, вряд ли кто-нибудь помнит, что здесь, в знаменитой «Радимовке», решались творческие проблемы, назначались художественные советы, сводились личные счеты, – проходила большая часть жизни многих известных художников России.

Любимые натурщики Масловки

До войны в цехе натуры на Масловке было много натурщиков, которые позировали разным художникам, но речь пойдет о самых любимых. Одним из них был Владимир Иванович, прозванный Невкушаю. Он часто позировал папе, когда тот рисовал матросов и рабочих, ездил с нами летом на дачу, которую мы снимали под Звенигородом (там жили тогда многие художники). Невкушаю прозвали так за особую любовь к изысканному слогу. Когда его приглашали на чай, например, он говорил: «Я чай не вкушаю, а вкушаю только молочко». «Сегодня погода не благоприятствует произрастанию грибов», – говаривал он, когда было сухо и жарко. Придя однажды на Новый год к Богородскому, спросил:

– Федор Семенович, Новый год встречали хорошо?

– Да, – ответил тот.

– А шампанское вкушали?

– Да.

– Тогда Новый год для вас будет удачным.

В картине Бориса Владимировича Иогансона «На старом уральском заводе» папе очень нравился сидящий рабочий, которого Иогансон написал с Владимира Ивановича. Иогансон дал ему полную свободу в выборе позы, только попросил сидеть свесив руки; так его и написал. А один из друзей Владимира Ивановича (к сожалению, я забыла его фамилию) позировал «для буржуя». Эти натурщики, в отличие от многих современных, являлись истинными любителями живописи, близкими друзьями и помощниками художников.

В 1943 году, когда художественная школа приехала из эвакуации, я училась рисунку у Александра Осиповича Барща. К нам «на портрет» пришла худенькая, маленькая старушка с покрасневшим носом, в черной бархатной, обтягивающей голову шапочке с большим пером и в калошах, подвязанных веревками. Это была знаменитая Станислава Осипович. О ней ходили легенды, художники ее боготворили: когда-то она поражала всех необыкновенной красотой. У нас в школе ее любили. Вела она себя очень тихо, в перерывах всегда сидела в уголке, скромно поджав ноги. Часто засыпала во время сеанса, но ее не будили. Подкармливали натурщицу в нашей столовой. Педагоги ценили ее бесконечную преданность искусству и, жалея старушку, все время приглашали позировать. Такой я ее запомнила, и таким ее образ запечатлен на одном из первых моих рисунков. Бывая в Третьяковке, мы с друзьями восхищались сделанными с нее «ню» и, сами юные, не могли осмыслить тогда, каким суровым было то время. Осипович не любила рассказывать о нем, да мы и не поощряли ее к этому, о чем можно только пожалеть: ведь она считалась любимой натурщицей Коненкова, Голубкиной, Мухиной, Сарры Лебедевой и других замечательных мастеров.

Не менее знаменитой была Лида Логинова. Лида приехала в Москву из деревни в 1933 году, по объявлению пошла позировать в архитектурный институт, где преподавали А.