Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

«Все дни – страшная тоска, отвращение к себе. Я не настоящий, не всамделишный человек, с повреждённой психикой. Повреждение какое-то тихое, упорное, мучительное.

И писательство, и выдумки, и хвастовство, и непонятные увлечения, и бесплодие мысли – всё это от тоски, от душевной мёртвенности. Живёт только тело, внутри как-то всё высохло, сморщилось, – должно быть, оттого я делаю так много глупого. Меня раздирают на части десятки людей во мне самом. Я думаю о жизни, которой не может быть, – наивной, прекрасной до глупости, – за это меня презирают, в лучшем случае снисходят, как к безвредному чудаку. Много говорят о том, что я пишу, сердятся, недоумевают, в чужом молчании я чувствую прекрасно мысль о том, что я «слабенький писатель», но никто, никто не видит, или не хочет видеть, сколько тоски, отчаяния, крови и заплёванных надежд во всей этой глупой фантастике. Я всегда думал, что книга должна быть как человек – и прекрасна и отвратительна, и умна, и временами нелепа, и искренна и фальшива, – ведь это же человеческий документ! Я не люблю писателей без недостатков. Но олимпийцы, люди, съевшие зубы на литературе – на формальных методах, теориях построения сюжета и т. п. умных вещах, думают иначе. Они, конечно, правы.

Но очень больно примириться вот сейчас, когда ушло две трети жизни, с мыслью, что обманывал других и себя, что писательство моё – чушь и мне уже совсем нечего делать в жизни. Нет ни минуты, когда я не ощущал бы это чувство катастрофы, о котором я даже никому не могу рассказать. Слёзы – слабость…»{140}

Трагедия внутреннего душевного разлома. Тревога творческой пустоты, врывающейся в душу. Предопределение ненужности. Творческий кризис замкнутости. Что могло последовать за этим?!

Новый удар не заставил себя ждать: в конце 1928 года – отказ редакции «Огонька» выпустить в своей литературной «Библиотеке» новую книгу Паустовского «Прыжок в Карибское море», которая была сдана в издательство осенью этого года.

В итоге и сама эта книга не выйдет в свет, и рассказ, давший ей название, так никогда и не опубликуют. И такая судьба постигнет многое из того, что будет написано Паустовским в конце 1920-х – начале 1930-х годов.

23 октября 1929 года в № 248 газеты «Брянский рабочий» была напечатана небольшая заметка под заголовком «Мероприятия ОГПУ одобряем». «Пролетарии Брянска, – будет говориться в заметке, – приветствуют решение ОГПУ о расстреле группы шпионов, вредителей контрреволюционеров», в которой значилось, что «…вчера, в 3 часа 45 минут, после окончания работы был проведён общезаводской митинг рабочих и служащих мехзавода № 13.

Заслушав информацию т. Анохина о раскрытии контрреволюционной вредительской и шпионской организации в военной промышленности СССР, митинг постановил:

Одобрить мероприятия ОГПУ о расстреле участников организации…»

Приговор в отношении всех осуждённых работников ГВПУ ВСНХ[19] был оглашён 21 октября 1929 года и в тот же день, без права на обжалование, через несколько часов был приведён в исполнение в расстрельных камерах внутренней тюрьмы Лубянки.

Среди обвинённых в шпионаже против СССР и расстрелянных работников военной промышленности значилась фамилия Высочанского Николая Григорьевича, генерала русской армии, учёного-инженера арсенальной промышленности, любимого Паустовским дяди Коли. О судьбе Николая Высочанского после его ареста долгое время ничего не будет известно. Ничего не знал о его судьбе и Паустовский. Высочанский Н. Г. будет реабилитирован лишь в 1989 году, спустя 21 год после кончины своего любимого племянника, ставшего известным писателем.

Процесс над «вредителями» в системе ГВПУ ВСНХ, случившийся под самый занавес уходящего третьего десятилетия XX века в стране, где полным ходом разворачивались масштабные процессы индустриализации, внедрение пятилетних хозяйственных планов, стал прологом больших «чисток» от «врагов народа» не только во всех сферах народного хозяйства, но и прежде всего в системе партийной номенклатуры.

И никакие планы «пятилеток» не остановят раскручивающееся колесо репрессий.

После убийства Сергея Мироновича Кирова, случившегося 1 декабря 1934 года в Ленинграде, маховик поиска «врагов народа» наберёт поистине колоссальнейшие обороты. Словно опережая грядущие события, уже в январе 1932 года Сталин на Пленуме ЦК ВКП(б) призовёт своих соратников развернуть беспощадную борьбу против врагов советской власти. Призыв Сталина будет услышан!

Конечно же, в контексте нашего повествования можно было бы вовсе не говорить обо всех этих процессах, но тогда мы вряд ли бы поняли, какие грозовые тучи сгустились над Паустовским после того, как его очередная книга «Блистающие облака», вышедшая в харьковском отделении московского издательства «Пролетарий», едва не «привела» его в стан «врагов народа», и вот тогда судьба дяди Коли могла бы наложить отпечаток и на его собственную судьбу.

Как признаётся сам Паустовский, роман (в процессе работы он значился как повесть) «Блистающие облака» был написан зимой 1928 года в Пушкине. Сюжет относительно прост – герои повествования ищут дневник погибшего лётчика Нелидова. Но дневник этот непростой. В нём таится информация о высотном авиамоторе, зашифрованная посредством дневниковых записей, переплетённых лирическими пейзажными отступлениями и статьями о поэзии. И вот три друга – интеллигент Батурин, писатель Берг и капитан Кравченко – в поисках дневника узнают, что он похищен американцем Пиррисоном, который был женат на сестре Нелидова. Его находят, разоблачают и передают секрет Нелидова учёным. Конечно, вся эта история обрамлена автором в приключенческую ауру – герои романа в поисках дневника идут каждый своей дорогой, но их пути то сходятся, то вновь идут параллельно. Паустовский «проводит» своих героев по близким ему самому географическим местам. Так, действия разворачиваются в Москве и Батуме, Таганроге и Керчи, Ростове-на-Дону и Новороссийске, Тифлисе и Одессе…

В письме супруге от 5 июля 1928 года по поводу предстоящей публикации «Блистающих облаков» Паустовский напишет:

«Вчера был на дому у Регинина[20]. Он просит сделать из “Блист. облаков” для “30 дней” не более 5 листов. Я подумаю. Регинин передал мне отзыв Нарбута обо мне после того, как Нарбут прочёл “Облака”. По его словам, таких писателей нужно “беречь как в оранжерее”. Регинин сулит “Облакам” большой успех, но говорит, что критика и газеты подымут против них “стандартную травлю”, т. к. вещь это совершенно не советская. Передал он мне письменный отзыв Нарбута, очень хороший, где Нарбут м.[ежду]прочим пишет, что в смысле художественном он считает вещь исключительной, и многие страницы в чисто художественном отношении “волнуют и радуют”»{141}.

Когда роман был опубликован, критика изначально восприняла его появление весьма благосклонно.

18 апреля 1929 года в газете «Красная звезда» была опубликована рецензия А. Р. Палей, в которой говорилось: