Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин

Но, как мы знаем, и Тиняков быстро принял революцию и оказался в стане большевиков. Как и абсолютное большинство литераторов, порожденных крестьянской средой.

* * *

Я недаром вспомнил о Сергее Есенине. Есть в его судьбе и в судьбе героя моей книги интересные и, по-моему, закономерные пересечения. Есть и важные, наверное, коренные различия.

Но сначала попробую поговорить о поэтах-крестьянах в русской литературе до 1920-х годов.

Произведения первых крестьян и выходцев из крестьянской среды можно отыскать (именно отыскать) в журналах еще с конца XVIII века. Стихи Ивана Варакина в «Зрителе» и «Улье», Федора Слепушкина в «Отечественных записках», Михаила Суханова в «Сыне Отечества», «Русском инвалиде», «Отечественных записках», Егора Алипанова в тех же «Отечественных записках»… Выходили у них и книги, которые иногда становились популярными. Но это были исключения, единичные случаи в море публикаций и изданий произведений, написанных, как правило, дворянами.

Бытует мнение, что первым значительным поэтом-крестьянином стал Алексей Кольцов – нет, он был из семьи довольно богатых купцов. О крестьянах и от лица крестьян и во времена Пушкина, и позже писали в основном дворяне и так называемые разночинцы.

Во второй половине XIX века крестьяне заговорили устами Ивана Сурикова, Саввы Дерунова, Ивана Родионова, Алексея Разорёнова, Спиридона Дрожжина, десятков их последователей. Да, голосов становилось всё больше, а литература продолжала оставаться, как бы мы сейчас определили, нишевой.

И из членов образованного в 1902 году Суриковского кружка в Москве в большую литературу никто не вышел (да и, скорее всего, не хотел выходить, предпочитая быть звездами не «Мира Божьего», «Весов», «Скорпиона», а «Простого слова», «Рожка», «Проталинки»).

Многие будущие новокрестьянские поэты в разное время соприкасались с суриковцами, но быстро от них отстранялись. Сергей Есенин написал заявление о приеме в Суриковский кружок (правда, подлинность заявления вызывает вопросы – оригинала, кажется, нет), а сам поехал покорять Петербург…

Первым поэтом из крестьян, ставшим по-настоящему известным, оказавшимся интересным для литературного мира, стоит считать Николая Клюева. Человека не только талантливого и со своей правдой, но и образованного, вносившего в свои вроде бы крестьянские, почвеннические стихотворения элементы модернизма.

Клюевские письма, воспоминания о нем современников рисуют нам портрет достаточно комический. Утрированная простонародность, вычурная письменная и устная речь. Но появление Клюева в литературном мире Петербурга можно назвать явлением. Впечатление он и его проповеди произвели на многих писателей того времени огромное. Особенно сильно под клюевское влияние подпал Александр Блок (он вообще часто впечатлялся: например, незадолго до Клюева считал пророком Леонида Андреева). Но следовать проповедям Клюева Блок не стал. Записал 6 декабря 1911 года в дневнике: «Я над Клюевским письмом. Знаю всё, что надо делать: отдать деньги, покаяться, раздарить смокинги, даже книги. Но не могу, не хочу».

В 1916 году Клюев добрался до Царского Села, в планах у него было заменить собой Григория Распутина, донести до императорской семьи свои идеи, свою правду; с собой Клюев тянул и Есенина.

Владислав Ходасевич в очерке «Есенин» словно бы отвечает Георгию Иванову, что толкнуло Сергея Александровича проявлять «монархические чувства»:

…Уже пишучи патриотические стихи и читая их в Царском, он в той или иной мере был близок к эсерам. <…> Но дело все в том, что Есенин не двурушничал, не страховал свою личную карьеру и там, и здесь, – а вполне последовательно держался клюевской тактики. Ему просто было безразлично, откуда пойдет революция, сверху или снизу. Он знал, что в последнюю минуту примкнет к тем, кто первый подожжет Россию; ждал, что из этого пламени фениксом, жар-птицею возлетит мужицкая Русь. После февраля он очутился в рядах эсеров. После раскола эсеров на правых и левых – в рядах левых там, где «крайнее», с теми, у кого в руках, как ему казалось, больше горючего материала. Программные различия были ему неважны, да, вероятно, и мало известны. Революция была для него лишь прологом гораздо более значительных событий. Эсеры (безразлично, правые или левые), как позже большевики, были для него теми, кто расчищает путь мужику и кого этот мужик в свое время одинаково сметет прочь[45].

Да, у крестьянских (новокрестьянских) поэтов были грандиозные планы. Как сказали бы мы сегодня, они хотели стать новой культурной элитой. Искали своих и среди прозаиков, певцов, скульпторов, живописцев… До поры до времени тогдашняя элита воспринимала и принимала их чуть ли не с восторгом и даже некоторым поклонением.

Но если Блок находил удовольствие, искал смыслы в беседах с Клюевым и Есениным, просто старался помогать им с публикациями стихов, то Городецкий решил сделать из них настоящих литературных (а скорее эстрадных) звезд. (О первых, костюмированных, выступлениях Есенина, руководимого режиссером Городецким в Петрограде, написано предостаточно, поэтому не буду множить воспоминания и свидетельства.) Но он же вскоре, когда те же Клюев и Есенин обрели силу, стал для них главным врагом. Они ему участие в его «игре» (по определению Есенина) не простили.

Было и другое, прямо противоположное Городецкому, отношение к новокрестьянским. Резче всего оно выразилось, по-моему, в письме Ходасевича Ширяевцу, написанном в декабре 1916-го:

Мне не совсем по душе весь основной лад Ваших стихов, – как и стихов Клычкова, Есенина, Клюева: стихи «писателей из народа». Подлинные народные песни замечательны своей непосредственностью. Они обаятельны в устах самого народа, в точных записях. Но, подвергнутые литературной, книжной обработке, как у Вас, у Клюева и т. д., – утрачивают они главное свое достоинство – примитивизм. Не обижайтесь – но ведь все-таки это уже «стилизация».

И в Ваших стихах, и у других, упомянутых мной поэтов, – песня народная как-то подчищена, выхолощена. Всё в ней новенькое, с иголочки, всё пестро и цветисто, как на картинках Билибина[46].

Клюев в свою очередь так отзывался о Ходасевиче:

Проходу не стало от Ходасевичей, от их фырканья и просвещенной критики на такую туземную и некультурную поэзию, как моя «Мать-Суббота». Бумажным дятлам не клевать моей пшеницы. Их носы приспособлены для того, чтобы тукать по мертвому сухостою так называемой культурной поэзии. Личинки и черви им пища и клад. Пусть торжествуют![47]

Да и к Блоку поэты «крестьянской купницы» (снова из Есенина) испытывали, скажем так, далеко не одно благоговение. Вот как отреагировал Сергей Александрович в письме от 24 июня 1917 года на жалобы того же Александра Ширяевца, что Блок его не принял:

…История с Блоком мне была передана Миролюбивым с большим возмущением, но ты должён был ее так не оставлять и душой