Блокадные дни. «Жёлтый снег…» - Елена Константиновна Зелинская

Однажды дядя попросил меня свозить его в Пушкин. Кто-то из старых его знакомых, работавших в Екатерининском дворце, звал на такую именно консультацию – в запасниках музея сотрудники выставили к дядиному приезду множество портретов неизвестных и просили помочь определить, кто изображен.

– А ты пока посмотри что-нибудь здесь, – сказал дядя, оставив меня около стеклянных шкафов с мундирами Николая II и наследника.

Через какое-то время он возвратился в сопровождении нескольких сотрудников. Мне показалось, они просто не знали, что им делать, от профессионального почтения. Видно, даже навскидку он им там столько всего наоткрывал, что они теперь говорили только робким полушепотом.

– Ну что? – спросил он у меня. – Что-нибудь интересное углядел?

Отвечать было особенно нечего – ну мундиры… ну разные…

– А ничего не бросилось в глаза? – прищурившись, спросил он. – Не обратил внимание, что одни мундиры? А ни брюк, ни шаровар, ни чакчир? И обуви никакой? А знаешь, почему? Потому что в 20-е нам эти штаны и сапоги раздавали вместо зарплаты. Мундир не переделаешь, он все равно мундиром останется, а со штанами легче. Кант чернилами зачернил – и ходи… Купить-то ведь было нечего – промышленность стояла! Нам все и раздали. Вон только что осталось!

И он указал на один из шкафов, за стеклом которого стояли высокие кирасирские ботфорты.

– Будьте любезны, откройте-ка!

Кто-то тут же отомкнул ключиком шкаф.

Дядя взял сапог каким-то привычным жестом – так ветеринар берет в руки животное. Взял и опять-таки привычно, с уверенностью, что покажет именно то, что желает показать, перевернул ботфорт подошвой вверх. Подошва была цвета сливочного масла. Сапог если и был надеван, так раз-другой, не больше. И на подошве знакомая характерным своим шрифтом всякому ленинградцу, да, наверно, и не только ленинградцу, стояла надпись: «Скороходъ», но только с твердым знаком на конце.

– Нет, мы все-таки идиоты, – сказал дядя. – Ведь такой сапог – это же какая реклама тому же «Скороходу»! Лучшая обувь! Поставщик двора его величества! Ну ладно, поехали…

Дядя вел огромную переписку, писем остались ящики. С 1970-х начали приходить письма и из-за границы. Тем, кто интересуется русской военной формой, несомненно, известны имена Евгения Молло (Лондон); Георгия Иванова, который изготовлял в Стокгольме целые дивизии оловянных солдатиков в форме российской гвардии; жившего в предместье Парижа В.В. Звегинцева, оставившего толстые папки скрупулезнейших рисунков форменной одежды и справочных данных о русской армии…

В.М. написал за свою жизнь тысячи, вероятно, много тысяч писем. Сколько в этих письмах было дано неоценимых советов по поиску той или иной исторической подробности, того или иного персонажа российской истории! Сколько сообщено редких сведений, дано подсказок! И почти все эти письма писались от руки (его красивейшим, но совершенно кошмарным, если говорить о разборчивости, почерком), и почти все, к великому сожалению – без оставления у себя копий. Лишь некоторые из них он надиктовывал жене, а она печатала на машинке, подкладывая под копирку второй листок. Это были особые письма, и теперь, расположив их копии, одну за другой, я пытаюсь определить, чем эти немногие объединены. Вот письмо троюродному брату в ссылку – со сведениями об общих прадедушках. Письмо Д.А. Гранину с деталями воспоминаний о разрушениях в освобожденной от немцев Старой Руссе. Письмо В.П. Катаеву с указанием несоответствий историческим реалиям в его повести «Кладбище в Скулянах». Вот копия письма А.И. Солженицыну и копия перечня тех мест в рукописи «Августа Четырнадцатого», которые, по мнению В.М. Глинки, можно было бы уточнить. Общее письмо, подписанное В.М. совместно с двумя историками, с критикой версии, что на Дантесе во время дуэли могла быть защитная кольчуга…

Воспоминания о первой блокадной зиме в Ленинграде – это, несомненно, главное из мемуаристики В.М. Глинки, главное и по тому, сколь трагически судьбоносны для множества людей оказались описываемые в «Блокаде» события, и по тому, что самому автору выпало в жизни быть одним из них.

Михаил Сергеевич Глинка – морской офицер, писатель, общественный деятель.

М.С. Глинка родился 27 мая 1936 года в Старой Руссе.

Михаил Сергеевич, родной племянник В.М. Глинки, сын его старшего брата Сергея, погибшего во время Великой Отечественной войны, – потомок старинного дворянского рода, представителями которого были видные деятели культуры, искусства и военного дела. В его родословной – композитор М.И. Глинка, литераторы С.Н. и Ф.Н. Глинки, первый профессор-филолог из дворян Г.А. Глинка.

В 1954 году окончил Ленинградское Нахимовское, в 1959 году – Высшее военно-морское инженерное училище подводного плавания.

Публикуется с 1964 года (журналы «Звезда», «Нева», «Аврора» и др.). Автор двух десятков книг прозы («Улицы ведут к морю», «Горизонтальный пейзаж» и др.). В 1978–1979 годах – участник нескольких дальних плаваний (Гибралтар, Куба, Миссисипи, Новый Орлеан, река Св. Лаврентия, Монреаль и др.) – с целью сбора материалов по истории мореплавания (книги «Ветер Балтики», «Бабье лето в Атлантике», «Каналы, соединившие океаны»).

Соавтор (с М.Б. Пиотровским и Г.В. Вилинбаховым) идеи создания книжной серии «Хранитель», с 2003 года выходящей в Государственном Эрмитаже. Лауреат Царскосельской художественной премии 2010 года – за два первых тома этой серии, выпущенных им в качестве автора-составителя.

В течение долгих лет Михаил Сергеевич расшифровывал и готовил к печати блокадные воспоминания своего дяди, Владислава Михайловича Глинки. Читатели, которым важно узнать более подробно о жизненном пути выдающегося ученого, могут найти более подробный рассказ о нем в серии книг «Хранитель».

* * *

Историк и писатель Владислав Михайлович Глинка, один из лучших знатоков жизни и быта России XIX века, долгие годы работал в Государственном Эрмитаже. Про В.М. Глинку среди музейщиков рассказывали легенды. Говорили, что на старых черно-белых фотографиях он легко распознает цвета, в съемочной группе «Войны и мира» (Глинка консультировал съемки) утверждали, что он знает на память скрип рессор и колес всех типов старых экипажей, а знатокам портретной живописи известно, что методикой определения неизвестных лиц на старых портретах, разработанной В.М. Глинкой, – когда по отрывочным и косвенным признакам путем сопоставления удается определить, казалось бы, безвозвратно утерянные имена портретируемых – сейчас сплошь и рядом пользуются музейные работники более молодых поколений.

В.М. Глинка написал несколько искусствоведческих и научно-популярных книг, а также целый ряд исторических повестей и романов, являющихся примером глубинного психологического осмысления того архивного и музейного материала, которым писатель занимался всю свою жизнь. Художественная проза В.М. Глинки обычно брала свое начало именно в архивах, и потому центральными фигурами его романов часто становились реально существовавшие люди…