Памяти солёная волна - Станислав Митрофанович Сахончик

Салминып тоже взвёл затвор пулемёта, поставил на предохранитель. Покрутил «Утёс» на станке по своему сектору. Всё было в порядке – коробки с лентами под рукой, пулемёт почищен и смазан вчера, пристрелян, как положено. Вторым номером к Салминыпу поставили Турсунбаева: «глубинки» все посбрасывали, делать ему пока нечего. Место вот только выбрано неудачное: рёв воздухозаборника двигателя просто оглушал чуткие уши старшины акустиков Салминьша. После этого ему уже вряд ли придётся быть акустиком. С соседнего поста приветственно помахал рукой Заруцкий в «бронике» на голое тело. На кормовом орудии прокручивалась башня и ходили вверх-вниз стволы – тоже готовились. За кормой едва заметными чёрными точками виднелись тральщик и танкер. Арвид засмотрелся на пенный кильватерный след, над которым с криком летали чайки, выхватывая из воды оглушённую винтами рыбу.

На горизонте вырастали зелёные острова – начиналась самая опасная часть пути конвоя.

– Ну, началось! Боевая тревога! Полный вперёд! – скомандовал Черныш, когда радиометрист доложил о появлении трёх целей из-за группы необитаемых островов.

– Опять неймётся козлам! – выругался помощник командира, надевая каску. Сигнал боевой тревоги разнёсся по катеру, лица моряков сразу посуровели.

Носовое орудие направило спаренные стволы в сторону приближавшихся катеров, ожидая, когда они подойдут на нужную дистанцию.

– Ким, не допусти их близко. Руби сразу, без команды! – услышал в своём шлемофоне командир носового орудия старшина второй статьи Ким, сахалинский кореец.

– Есть!

Силуэты катеров с белыми бурунами у форштевней быстро приближались. Уже замигали вспышки пушечного и пулемётного огня. Всплески легли в двух кабельтовых по курсу катера.

– Далековато начали, на испуг берут, – вслух сказал Черныш, не выпуская из рук бинокля. Пятнадцатикратная оптика позволяла увидеть, что головным несётся торпедный катер с автоматической пушкой в носовой башне. По бортам, охватывая его «канонерку», шли два катера поменьше с открытыми пулемётными установками на тумбах. Видны были уже и чёрные фигурки, припавшие к пулемётам.

– Вправо десять!

– Есть вправо десять, – отрепетовал рулевой, чуть повернув штурвал.

Теперь огонь могло вести и кормовое орудие – курсовой угол вполне позволял.

И тут ударило из всех стволов носовое орудие – старшина Ким не прозевал. Трассы, слабо видимые при свете дня, скрестились на головном катере. Тот сразу взорвался, выбросив вверх столб огня, дыма и обломков. Видно, сразу влепили в боекомплект и бак с горючим. Два остальных, круто развернувшись, устремились обратно за остров, сопровождаемые огнём двух орудий катера, даже не подобрав своих моряков, беспомощно барахтавшихся в воде пролива, кишащей акулами.

И тут сдал правый главный двигатель. Ход катера сразу упал до 15 узлов.

Черныш приказал застопорить и ремонтироваться. Катер лёг в дрейф, но готовность не снимали. Люди были на боевых постах, хотя по радиолокатору целей больше не наблюдалось. Боцман сбросил на воду дымовые шашки, плотный белый дым окутал море, и слабый ветерок медленно потащил его в сторону островов. Теперь катер можно было видеть только по радиолокатору. До подхода конвоя еле успели починиться. Катер вновь дал полный ход и пошёл вперед по фарватеру, сбрасывая по ходу дымовые шашки, хотя уже наступила ночь.

При развороте на новый курс примерно в шести милях от острова Шума вдруг загорелся главный распределительный щит. Полыхнула изоляция, машинное отделение сразу наполнилось дымом и угарным газом. Моторист Моцак, включив систему, огонь потушил, но сам, наглотавшись дыма и угарного газа, свалился без чувств. Его вынесли на палубу, и он кое-как отдышался уже в базе.

Но катер был полностью обесточен – сразу оглох и ослеп. Не работала радиостанция, навигационные приборы, радиолокатор и главное – система наведения орудий и управление рулём. Отбиваться теперь можно было лишь пулемётами. Работал только один дизель на малых оборотах. Хорошо, что конвой был уже рядом. Командир бригады решил поставить катер за тральщиком, сбавить ход конвоя до самого малого – чтобы только управляться. Рулевого Гончаренко перевели в румпельное отделение, перешли на ручное управление. Команды с мостика передавались по цепочке. Штурман ориентировался по черневшему впереди силуэту тральщика и кильватерному следу. Шли без огней, и танкер, на всякий случай, держался правее.

И тут над Шумой полыхнули зарницы, раздался вой приближающихся реактивных снарядов…

На фарватере, кабельтовых в пяти от конвоя, сразу выросло несколько столбов воды и дыма, засвистели осколки. На тральщике командир бригады стукнул кулаком по планширу мостика:

– Это «Грады» бьют! Всё-таки влипли, так твою и разэтак!

А влипли они действительно крепко: «Лазутчик», взяв на бакштов катер, не мог свободно маневрировать и не мог уйти от обстрела из-за медленного хода. Надеяться оставалось только на то, что прицельно стрелять из-за темноты и дымзавесы ракетные установки не могли и били по площадям. Попадание могло быть только случайным, но от понимания этого никому легче не стало – рядом был танкер, громадная плавающая бочка с горючим, которая при попадании «градовского» снаряда могла дать такой фейерверк, что мало никому бы не показалось. Огонь до небес – и перспектива плавать в горящем соляре!

Решение приняли быстро: танкеру на максимальной скорости прорываться в базу, самим закрыться дымзавесой и маневрировать по фарватеру на среднем ходу до позиций, охраняемых эфиопскими патрульными катерами. Командир бригады по рации информировал капитана танкера о принятом решении и сообщил шифровкой на эскадру. Танкер «Лиман» резко увеличил ход почти до проектных 20 узлов и скрылся в дымзавесе.

Командир тральщика «Лазутчик» капитан третьего ранга Носов послал заместителя обойти боевые посты, проверить ситуацию. Всё на тральщике и «канонерке» было в порядке: радиометристы отслеживали обстановку, носовое и кормовое орудия находились в немедленной готовности, комендоры зенитных установок 2М-ЗМ и пулемётчики «Утёсов» сидели на местах, напряженно вглядываясь в редеющую дымзавесу и держа пальцы на спусках. Корабли вздрагивали от близких разрывов, брызги и осколки порой залетали на палубы.

Хуже всех приходилось пассажирам на катере – побледневшие парни обливались потом в тесных кубриках, испуганно вздрагивая при взрывах. Помощник командира, пробегая по кубрикам, подбадривал их, как мог. Морпехи, недавно прошедшие учебку, прекрасно понимали, что означают взрывы за бортом и трескотня пулемётов на палубе. Их угнетало то, что они сидят безоружные и ничем не могут помочь тем, кто наверху.

Сопровождающий, усатый прапорщик, невозмутимо жевал сухарь.

Тем временем танкер «Лиман» полным ходом шёл к базе. Делая противоартиллерийские зигзаги и маневрируя ходом, моряки сбивали прицел эритрейцам. Пролив Массауа, и так узкий, не давал возможности отойти на безопасную дистанцию – справа тянулась цепь рифов и отмелей, сесть на которые означало гибель.