На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт

мы не могли даже воспользоваться своим преимуществом – большим сравнительно с японцами количеством орудий крупного калибра. За неимением больших запасов снарядов расходовать их приходилось экономно и стрелять только в том случае, когда цель становилась хорошо видной; вследствие этого вышесказанное преимущество не только свелось к нулю, но и дало возможность неприятелю превзойти нас и в скорострельности. Что касается подводных лодок, которые, как утверждают некоторые, были якобы главной причиной быстрой гибели наших броненосцев, то я совершенно отрицаю факт их участия в бою. Японцы имели на своей стороне такое страшное преимущество в снарядах и умение стрелять, что нам, никак этого не ожидавшим, подобный успех артиллерии кажется невозможным, и мы стараемся поэтому приписать его чему-нибудь неизведанному и более страшному. Но бой шел сравнительно далеко от берега, море было не спокойно, и точно рассчитать время встречи с русской эскадрой японцы не могли, – словом, все обстоятельства были неблагоприятны для действия такого рода оружием. Просто наши броненосцы были перегружены и, получив большое количество подводных пробоин, через которые вливалась вода, не успевали выравнивать крена, и вследствие конструктивных недостатков кораблей получался оверкиль.

Вот главные причины несчастья, постигшего Россию 14–15 мая. Я слышал мнения, что ничего бы этого не случилось или, во всяком случае, разгром эскадры не был бы полным, если бы адмирал Рожественский не сделал трех крупных ошибок: 1) не избрал бы для прохода в Японское море Корейский пролив, путь безусловно наиболее опасный; 2) не оставил бы при эскадре части транспортов и 3) то, что, когда рано утром 14 мая на траверзе правой колонны появился японский разведчик, переговаривающийся по телеграфу с невидимым еще неприятельским флотом, очевидно сообщая сведения о нашей эскадре, – не было сделано никакой попытки прогнать этого разведчика или хотя бы помешать его переговорам.

После того как эскадра покинула берега Аннама, назначение ее было добраться до Владивостока, но это не было главной ее целью. Прежде всего, надо было думать если не об уничтожении японского флота, то, во всяком случае, его ослаблении, и Корейский пролив был избран адмиралом как путь кратчайший, который делал возможным достижение Владивостока с тем запасом угля на судах, который имелся на них после погрузки 10 мая, вслед за которой наши угольщики были отправлены в Шанхай. Конечно, путь этот был опасен, и эскадра почти наверно должна была встретить неприятеля до прихода во Владивосток, – «но мы и не собирались от них бегать», как выразился в своем приказе командующий.

С другой стороны, разве уж так желательно было достижение Владивостока без боя по пути? Что ждало нас там? Предположим, эскадре удалось бы дойти до цели, не встретив японцев, – нашла ли бы она там необходимое количество угля, запасов, средств для своих исправлений? Ведь по приходе в отечественный порт все те недочеты на судах, с которыми мирились в походе, зная, что помощи ожидать неоткуда, показались бы тут чрезвычайно важными, требующими немедленного ремонта; один за другим суда поступали бы на иждивение порта, что равносильно их выбытию из строя, а утомленные люди, на радостях, что они наконец-то в русском порту, быстро освободились бы от той узды, которую на них наложили страх перед неизвестным будущим и суровая рука адмирала. Последнему пришлось бы снова вступить в трудную борьбу с халатностью наших административных учреждений и видеть, как постепенно разрушается его дело, созданное ценой таких тяжелых трудов и бесконечных лишений. Что же дальше, – упираясь на Владивосток, как на базу, выйти в море и искать боя с неприятельским флотом? Это хорошая мысль, конечно, но разве японцы поддались бы на эту удочку? Они повторили бы свою порт-артурскую тактику: истомили бы эскадру неожиданными ночными атаками и, завлекая наш флот, пользуясь преимуществом в ходе, всякий раз избегали бы решительного сражения, стараясь нанести нашей эскадре частичный урон42, совершенно неисправимый, так как на единственный док Владивостока, по своим размерам непригодный для большинства броненосцев, а кроме того занятый «Богатырем», надежда была плоха. Такая борьба могла, конечно, длиться очень долго, но конец ее во всяком случае был бы тот, что уцелевшие корабли наши удалились бы под прикрытие батарей Владивостока и здесь, подобно порт-артурской эскадре, нашли бы себе могилу43.

Относительно того, что ход эскадры тормозили не столько транспорты, сколько старые корабли, вошедшие в ее состав, я уже говорил и теперь прибавлю, что «Анадырь», «Иртыш» и «Корея» были оставлены адмиралом потому, что на них были военные припасы, найти которые во Владивостоке он не рассчитывал, а мастерская «Камчатка» – стала бы для нас необходимой в том случае, если бы эскадре пришлось впоследствии оперировать, упираясь на этот плохо оборудованный порт; «Урал» был оставлен в силу своей неблагонадежности, о чем я уже говорил раньше.

Что касается до неприятельского разведчика «Идзуми», которому никто не препятствовал идти рядом с нашей колонной и делать свои наблюдения, – то ведь движение нашей эскадры и ее состав и без того были известны японцам и выслеживание с такой близкой дистанции поражает только своей дерзостью. Предположим, что правая колонна получила бы приказание открыть по крейсеру огонь. «Идзуми» мог быть им уничтожен, но всего вероятнее, что он успел бы уйти, и если тогда одному из наших быстроходных крейсеров – а таковых при эскадре было лишь четыре – приказано бы было пойти ему вдогонку, то весьма возможно, что крейсер наш был бы приведен неприятельским к своему флоту, попав таким образом в ловушку; результатом нашего нетерпения явились бы трата снарядов по не имеющему большой цены разведчику, да непростительная потеря быстроходного корабля44.

Затем, если «Урал», имевший сильнейшую станцию телеграфирования, получил бы приказание мешать переговорам неприятеля, то с тем вместе, все корабли нашей эскадры были бы вынуждены разобщить свои аппараты, дабы избежать их порчи, – разобщить именно тогда, когда из-за тумана переговоры таким способом являлись единственно возможными, в случае если бы одному из кораблей эскадры внезапно пришлось бы с нею разлучиться. Что в это утро на эскадре ни разу телеграфом не воспользовались, еще ровно ничего не доказывает.

Всякая медаль имеет обратную сторону, и я уверен, что если бы нам удалось пройти в Японское море, оставаясь незамеченными, то те, кто теперь порицают действия адмирала Рожественского, находили бы их прекрасными. Впрочем, кто же эти судьи? В большинстве случаев люди, не имеющие никакого права на критику, – люди прямо или косвенно виновные в ужасном поражении 14–15 мая, подготовившие его своей халатностью и преступно небрежным отношением к обязанностям, имея в виду одни лишь собственные годы, совершенно притом забывая,