На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт

что не Россия существует для них, а наоборот. Эти люди, чувствуя за собой великую ответственность перед Родиной за все случившееся, поняли раньше всех – кто истинный виновник несчастий, поразивших Россию, поняли, что Отечество, на долю которого в минувшую войну выпало слишком много горя и позора, на этот раз не удовлетворится обычным объяснением их случайностью, коварством врага и проч., а будет требовать суда над виновными, на которых падает ответственность за все наши несчастия. Раз это было так, то нельзя было медлить, и не дав публике разобраться – кто виноват, кто прав, – свалить всю вину на командующего эскадрой, который был теперь в плену, тяжело ранен, удручен морально и потому более никому не опасен.

Рожественскому припомнили все: зачем он повел эскадру, которая состояла из негодных судов, притом гораздо более слабую японской; зачем адмирал не вытребовал себе в Носи-бе снарядов и не напрактиковался здесь в стрельбе; какое он имел право не извещать Петербургский ареопаг о своем дальнейшем походе и намерениях; зачем так долго простоял у берегов Аннама и пошел Корейским проливом с транспортами; зачем раненный он покинул «Суворов» и затем настоял на сдаче «Бедового»… Этим «зачем» нет конца; ими пестрили столбцы наших газет после знаменательных майских дней, и их не стеснялись высказывать те, кто еще полгода тому назад проповедовал совсем другое. Какое-то повальное безумие охватило общество, которое радо было теперь извинить даже беспримерный поступок Небогатова печальной безвыходностью его положения, в которую он де был поставлен странными действиями командующего эскадрой.

К этой травле человека, поставившего на карту свое здоровье и жизнь, чтобы нечеловеческими усилиями честно выполнить возложенную на него трудную задачу, присоединились и те, кто даже совершенно не понимал мотивов возводимых на него обвинений, – такого же народа у нас немало, ибо не только флот, которым немного начали интересоваться всего 2–3 года тому назад, но и вся минувшая война, были в России совершенно не популярны. Успех получился полный. Все те, кто составлял программы судостроения, строил негодные корпуса судов, безобразно их вооружал и снабжал; все, кто проспал время приближения грозы и затем уверял, что все обстоит благополучно; все эти большие или маленькие люди – большие или маленькие преступники – вышли сухими из воды и остались процветать на своих насиженных местах. Теперь их не страшит больше ничего; в разгроме флота виноваты адмирал, им командовавший, безусловно, и все его сподвижники косвенно. Многие, очень многие из них лежат теперь на дне Корейского пролива, – те сраму не имут, и вечная им память! Как ужасно просто, не правда ли?

А сам адмирал? Страдая от ран, страдая морально, провел он долгие месяцы в японском плену и затем вернулся в Россию. На все обвинения и бурю злобного негодования, шумевшие вокруг него, он не отзывался. Этот рыцарь чести, человек благородный до корней волос, конечно, лучше других сознавал свою страшную ответственность перед Родиной и в исполнении долга, еще на походе эскадры, был примером для нас всех. Теперь он переживал те страшные моменты, когда все то, что он не мог предвидеть заранее, стало действительным фактом. Жертвы, тысячи жертв, – самая дешевая победа, какая когда-либо кому доставалась… За что? Напрасно ждало общество оправданий с его стороны, напрасно требовало от него объяснений всего происшедшего, – Рожественский хранил молчание; да иначе и быть не могло. Неужели же отзываться за все те вздорные клеветы и явные поклепы? – ведь это было бы равносильно самооправданию! На это способен разве только Небогатов, который, не брезгая оправдательными показаниями Того, которых теперь ждет, на предстоящем суде приложит все старания, чтобы доказать русской публике, что в своем поступке он не виноват, – но не Рожественский!

Благородство его души сказалось на суде по сдаче «Бедового», когда ошеломленный бесстыдным выгораживанием лиц, виновных в этой сдаче, адмирал взял всю вину на себя, требуя примерного себе наказания. Но против очевидности спорить нельзя: ни у кого не хватило духа приписать Рожественскому и это, строя свои обвинения исключительно на ничего не значащем наклонении головы находящегося в забытье раненого человека.

Меньшинство отнеслось к отставке адмирала Рожественского хладнокровно, большинство – с радостью. Человек провалил порученное ему дело – долой его; это очень просто и как будто и правильно. Иначе посмотрело британское Адмиралтейство после неудачи Нельсона при Канарских островах, когда после боя с испанцами Нельсон потерял свою эскадру. Исходя из того, что человек, раз сделавший ошибку, больше ее не повторит, и, кроме того, приобрел драгоценный опыт, Адмиралтейство дает Нельсону новую эскадру, и адмирал этот не только с лихвой возвращает то, что было им потеряно, но покрывает Британский флаг неувядаемой славой.

Кому, как не Рожественскому, вынесшему на своих плечах всю тяжесть похода от Либавы до Цусимы и пережившему разгром нашей эскадры, явившийся следствием невозможных порядков во флоте, начиная с министерства и кончая экипажей, – вернувшись в Россию, не встать во главе этого ведомства и не направить его на путь обновления? Адмирал – человек не старый, человек кипучей деятельности и неподкупной честности, встав во главе Морского ведомства, конечно, был бы более на месте, чем кто бы то ни было из наших звездоносцев, высидевших дома минувшие страдные дни и, в лучшем случае, не оставившие никакого следа своей долговременной деятельности. Очень возможно, что адмирал, по нездоровью, не принял бы этого предложения, но поручиться за это нельзя, и, конечно, не из боязни не получить его согласия это не было сделано.

XIV

Когда крейсера «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» после Цусимского погрома стояли в Маниле, залечивая раны свои и своих экипажей, в местных газетах появилось сообщение – очень туманное, но и очень сенсационное о бунте, происшедшем якобы на судах русской эскадры Черного моря. Зная, насколько американцы падки до подобных известий и их склонность к преувеличению, в особенности, когда дело касается такой terra incognita, каковой для многих из них является Россия, мы первоначально не очень-то поверили этому известию, нуждающемуся во всяческой проверке. Через несколько дней, однако, оно возобновилось, давая полное описание неслыханных зверств, происшедших на броненосцах «Георгий Победоносец» и «Князь Потемкин», взбунтовавшаяся команда которого держала затем в страхе в течение нескольких дней все Черноморское побережье. Та же статья извещала о доблестях прочих судов нашей эскадры, оказавшихся не в состоянии не только покончить с мятежным «Потемкиным», но рядом ничем не извинимых, трусливых полумер, предоставивших ему завладеть морем и после прогулки по Черному морю передаться в руки Румынского правительства. Вся эта позорная история произвела на нас самое