Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

Женщины осмеяли его и стояли на своем, пока закон не был отменен. Катон отомстил за свое поражение тем, что, став цензором, десятикратно увеличил налоги по тем статьям, которые были запрещены Оппием. Но лавина уже сорвалась, и обратить ее вспять было невозможно. Другие законы, неблагоприятные для женщин, были отменены, перекроены или забыты. Женщины добились свободы распоряжаться своим приданым, принялись разводиться с мужьями или при случае давать им яд и задумались, а стоит ли вообще рожать детей в условиях перенаселенности и империалистических войн.

Уже около 160 г. до н. э. Полибий и Катон отмечали, что численность населения падает и государство уже не может собирать такие армии, как те, что поднимались навстречу Ганнибалу. Новое поколение, получив господство над миром по наследству, не имело ни времени, ни желания бороться за его удержание; та готовность к войне, которая характеризовала римского землевладельца, теперь, когда собственность сконцентрировалась в руках нескольких семейств, а пролетариат без кола и двора заполнил трущобы Рима, — эта готовность была уже в прошлом. Мужчины передавали теперь свою храбрость особым уполномоченным; они толпились в амфитеатрах, глазея на кровавые представления, и нанимали гладиаторов сражаться перед ними на пирах. Получить школьное образование могли теперь оба пола; в школах юноши и девушки учились петь, играть на лире, плавно двигаться{196}. В высших классах общества вместе с упадком нравов все больше обращали внимание на утонченные манеры. Низшие классы оставались невежественными и грубыми, их развлечения были часто замешаны на насилии, а язык — на сознательной непристойности; мы можем почувствовать дух этой вульгарной толпы (profanum vulgus) в комедиях Плавта, и нам понятно, почему ей был так скучен Теренций. Когда команда флейтистов попыталась дать концерт на триумфе 167 г. до н. э., слушатели заставили музыкантов превратить свое представление в боксерский матч{197}.

В среднем классе, значительно пополнившем свои ряды, царил дух меркантилизма. Его богатство не основывалось более на недвижимости, но поддерживалось выгодными инвестициями и управлением. Существовавший моральный кодекс и редкие Катоны не могли воспрепятствовать тому, чтобы тон римской жизни задавался отныне этим новым режимом мобильного капитала. Подрядчики мошенничали настолько по-крупному, что многие правительственные владения (например, македонские рудники) пришлось забросить, так как арендаторы замордовали рабочих и обжулили государство до такой степени, что предприятие приносило больше хлопот, чем прибыли{198}. Та аристократия (если можно верить историкам; правда, нам не следует этого делать), что когда-то ценила честь превыше жизни, приняла новую мораль и взяла свою долю в новых богатствах; она не думала более о стране, но заботилась о привилегиях и доходах отдельных людей и классов. Она принимала подарки и щедрые взятки за то, что отмечала своей благосклонностью индивидуумов или целые страны, и всегда имела наготове доводы за войну с государствами, у которых было больше денег, чем сил. Обычным делом стали растраты и присвоения общественных средств магистратами и необычным — наказание за это. Да и кто мог покарать грабителя, если половина сенаторов приложила руку и к нарушению договоров, и к ограблению союзников, и к обдиранию провинций? «Тот, кто ограбит гражданина, оканчивает свои дни в кандалах и оковах, — говорил Катон, — но тот, кто крадет у общества, умирает в пурпуре и золоте»{199}.

И все же престиж сената был высок как никогда прежде. Сенат с успехом провел Рим через две Пунические и три Македонские войны; он бросил вызов всем соперникам Рима и одолел их, добился угодливой дружбы Египта и овладел таким количеством мировых богатств, что в 146 г. до н. э. Италия была освобождена от прямого налогообложения. В моменты военных и политических кризисов он узурпировал множество полномочий народных собраний и магистратов, но победы служили оправданием его действий. Механика комиций сделалась просто смешной, когда Рим стал Империей; мятежные народы, что покорились теперь воле сената, который состоял по большей части из закаленных государственных деятелей и полководцев-триумфаторов, наверняка не согласились бы на то, чтобы их судьбы определялись несколькими тысячами италийцев, имевших право на участие в римских собраниях. Главный принцип демократии — это свобода, главный принцип войны — повиновение; одно исключает другое. Для войны нужны разум и храбрость, умение быстро принимать решения, объединять усилия, беспрекословно повиноваться; если войны ведутся слишком часто, демократия обречена. По закону, только центуриатное собрание было вправе объявлять войну или заключать мир; однако благодаря своей власти вести внешнюю политику сенат легко мог устроить дело таким образом, что у собрания практически не оставалось возможности выбирать{200}. Сенат контролировал казну и все расходы общественных фондов; он контролировал также судейство, так как по неписаному закону все судейские коллегии составлялись по списку, предложенному сенатом. Формулировать и толковать законы по-прежнему было привилегией класса патрициев.

Внутри этой аристократии существовала олигархия наиболее влиятельных семейств. До Суллы римская история представляла собой скорее летопись деяний семей, чем индивидуумов; ни один из выдающихся политиков не выбивается из строя, но из поколения в поколение одни и те же имена занимают важнейшие государственные посты. Из двухсот консулов, избранных в промежутке между 233 и 133 гг. до н. э. сто пятьдесят девять — выходцы из двадцати шести семей; соотношение сто к десяти. Самой могущественной семьей этого времени были Корнелии. От Публия Корнелия Сципиона, проигравшего битву при Требии (218 г. до н. э.), через его сына Сципиона Африканского, который победил Ганнибала, к приемному внуку последнего, Сципиону Эмилиану, разрушившему Карфаген в 146 г. до н. э., протянута непрерывная нить. Римская политика и римские войны были в этот период в основном историей этой семьи, а революция, начатая Гракхами, внуками Сципиона Африканского, сокрушила аристократию. Спасительная победа при Заме принесла Сципиону такую популярность во всех слоях общества, что какое-то время римляне были готовы назначить его на любой пост, которого он пожелает. Однако после того, как он и его брат Луций вернулись из азиатского похода (187 г. до н. э.), партия Катона потребовала от Луция отчета о деньгах, заплаченных ему Антиохом в качестве принадлежащей Риму контрибуции. Сципион не позволил брату отвечать. Напротив, перед сенатом он разорвал записи на клочки. Луций был привлечен к суду народного собрания и признан виновным в присвоении денег; его спасло от наказания вето, наложенное зятем Сципиона, трибуном Тиберием Семпронием Гракхом. Вызванный на суд, в свою очередь, Сципион сорвал слушание дела, собрав своих сторонников и