Перечитывая молчание. Из дневников этих лет - Евсей Львович Цейтлин

В самом деле, в минувшие годы несчастья сваливались на Э., как снежный ком. Сейчас она живет в Израиле, продолжает, как и многие годы, издавать чужие книги. «А свои?» – бестактно настаиваю я. «Зачем? Ведь все и обо всем уже сказано в Священных текстах: вся судьба наша – там».

Она напрасно думает, что не пойму ее.

*

Счастье – жить в согласии с собственной душой, а это значит – выполнить замысел Бога. Каждый из нас приходит на эту землю с какой‐то миссией. Но, увы, мы не всегда понимаем, в чем она состоит. Нередко в конце жизни уже знаем от чего умрем, но по‐прежнему не догадываемся о том, для чего появились на свет.

*

Восхищаюсь К.Н., который выпустил в эмиграции пятнадцать книг. Он приходит в офисы врачей, адвокатов, на встречи ветеранов. И сразу начинает читать фрагменты из своих поэм. Мешает работать? Конечно. Но не уходит, когда ему указывают на дверь: «Сначала помогите издать книгу! Кто сколько сможет…» Ах, если бы ему еще немного таланта! (1998)

*

Все тот же вопрос, иначе сформулированный: в чем заключается смысл человеческой жизни? Разные люди ответят по‐разному. Самое банальное – видеть смысл жизни в обретении богатства или славы. Человек в таком случае обязательно окажется у пресловутого разбитого корыта. Даже если его мечта сбудется. Не хочу сейчас открывать Америку – просто повторю мудрые слова Эриха Фромма, над которыми не раз задумывался: «Главная жизненная задача человека – дать жизнь самому себе. Стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий – его собственная личность».

*

В интервью для юбилейного номера журнала «Крещатик» (Германия) меня спрашивают: «Как Вы оцениваете ситуацию с русским языком в современной литературе?». Начинаю свой ответ тоже с вопроса: какой смысл мы вкладываем в понятие «современная литература»? Уже давно подмечено: сейчас параллельно и, в сущности, независимо друг от друга существуют несколько литератур на русском языке. Одна – у всех на виду – представлена в столичных российских (демократических) журналах и обильно поощряется многочисленными литпремиями. Другая бурно функционирует в Интернете. Третья – увы, почти не замечаемая критикой – живет в эмиграции. Оборву перечисление. Потому что хочу говорить только о литературе эмиграции – вечной золушке на чужом балу. С русским языком у нее, слава Богу, все в порядке. Когда‐то советские литературоведы угрюмо отмечали: в эмиграции русский язык как бы застывает – без подпитки «из кладезя народной жизни». Исключение, подтверждающее правило, делалось только для нескольких классиков: они будто бы увезли богатства языка, точно горсть родной земли, в скудном багаже изгнанника. А сейчас – откройте книги Дины Рубиной, Григория Кановича, Владимира Порудоминского, Бориса Хазанова, Андрея Назарова, Игоря Ефимова: вас захлестнет порой причудливая, всегда живая стихия русской речи.

*

Приезжие расспрашивают: как живут писатели в эмиграции? Общаются ли друг с другом? Сегодня подобное общение стало редкостью. Где сейчас «литературная среда»? Где традиционные центры русской эмиграции, существовавшие когда‐то в Париже, Праге, Берлине? Они практически исчезли. В том числе и в США. Давно перестали объединять писателей разных стран и немногочисленные эмигрантские журналы.

С годами все чаще предпочитаю общаться с коллегами по телефону. В этом есть одно неоспоримое преимущество: голос, как и душа, не стареет.

*

Многие – в том числе писатели – отдают немало времени социальным сетям. Иногда думаю: социальные сети оглушают нас. Заглушают тихий голос Бога.

*

В мае 2018‐го увидел разрушенную коммунистами Гавану.

Многие улицы в центре города, кажется, недавно пережили бомбежку. То и дело возникали печальные скелеты когда-то прекрасных зданий: полуразвалившиеся стены, окна без стекол. Поразительно: кое‐где в мертвых домах все еще жили люди. Это не походило на реставрацию – нигде не было видно строительных лесов. «Ремонт или просто покраска фасада стоят очень дорого», – сказала, словно оправдываясь, экскурсовод. Но никто ей и не задавал «провокационных» вопросов. В автобусе, кроме нас с женой, сидели кубинские эмигранты или их потомки. Они и так все знали. Слава Богу, не так давно у них появилась возможность приехать сюда из Америки: на экскурсию, но главное – повидаться с родными.

Самое интересное в Гаване было связано с проклятым дореволюционным прошлым. Мы долго ходили по старому кладбищу. Здесь имелись другие улицы – из гранита и мрамора, возвышались поражающие глаз монументы, стояли даты: 1905, 1934, 1951 и т.д. А вечером мы побывали в знаменитом варьете «Тропикана»: смотрели представление, которое идет непрерывно с 1939 года. Его не тронули коммунисты. Великолепные певцы и танцоры; яркие, но ветхие костюмы, на которые у государства нет средств.

Вечером в городе почти не было видно огней. Люди экономили электричество. Шел проливной дождь. Несмотря на это, мужчин‐туристов осаждали проститутки – в основном старые, уже истрепанные профессией. Конечно, вспомнил: когда‐то курорты и публичные дома составляли славу Гаваны.

Все минуло. Когда мы выходили с корабля, нас заботливо предупредили: «Возьмите с собой туалетную бумагу».

*

Роль литературы в сегодняшнем мире ничтожна мала. Но должно ли нас это огорчать? Вряд ли. Гораздо хуже, когда литература становится «учебником жизни». Конечно, писатель помогает человеку понять мир и самого себя, свое предназначение на земле. Однако то же самое по‐своему делают философия, психология, а главное – религия. Литература же – это, прежде всего, волшебная «игра в бисер»: в нее играют немногие. Что ж, пусть такой и остается.

*

Взглянув в зеркало, всегда сразу узнаю глаза.

Серые, в красных прожилках, почти потухшие. Но все еще о чем‐то спрашивающие.

2018–2020

Спокойное мужество прозы

Любая книга Евсея Цейтлина воспринимается как вселенная – судеб, чувств, мыслей и снов. Эти книги медленно читаются, потому что пробежать глазами их невозможно: каждый эпизод, каждое воспоминание и каждое лицо властно возвращает читателя к строке, к осмыслению, к внутреннему взгляду. И потом долго вспоминаются люди этой прозы, которых так много, что они могут составить население города. Ни единой проходной мысли в книге, ни одного банального сравнения, ни одной расхожей судьбы.

Тревожные, вздорные, мудрые, счастливые и несчастные – персонажи этой книги напоминают те старинные фотографии, для которых люди долго готовились, долго сидели, напряженные и застылые, чтобы снимок получился, чтобы их лица остались – навсегда: для внуков, для правнуков. И потому кажется, что они вглядываются в нас, сегодняшних, с тем особенным взыскательным вниманием, с