Керины сказки - Кирилл Ситников

— Оооой, вот только не надо тут рыдать.

— Ну она же такая маленькая… — По веснушчатым щекам Жизни побежали слёзы, горящие светом операционных ламп.

«Мля, какое же у неё кривое табло, когда она хнычет» — брезгливо поморщилась Смерть. Она ненавидела, когда сестра плакала. Навзрыд, тряся плечами, как эпилептичная цыганка. Громко и противно всхлипывая. Сейчас в голос заревёт. Ну вот, пожалуйста. Смерть закатила глаза и цокнула языком. ****ая бензопила.

Бен-зо-пи-ла.

Бен-зо… пи…

… — ААААААААА ААААААА ААААААА!!!!

— Доктор!!! Кесарево!!!

— Я сказал пока рано! Подключите… Бля!!!

— Что?!

— Кто сделал надрез????? Аня?!

— Это не я!!!

— Уаааааа…

— Достаём! Достаём, аккуратно!!

— ЗасужуААААААААА!!!!

— Да заткнись ты…

…Смерть угрюмо шла по пустынной ночной улице, мысленно обыскивая свой дом на предмет наличия чего-нибудь полусладкого.

— Спасибо.

Смерть обернулась — за спиной семенила сестра.

— За что?

— Не прикидывайся — у тебя кровь на косе.

— С Днём рожденья. — Процедила, не глядя, пойманная Смерть и ускорила шаг.

— Ну подожди…

— Слушай! Я сделала это, чтобы ты не ревела как белуга! Ещё б немного, и у меня бы башка оторвалась от твоего воя! Сирена, блять, высокочастотная!

— Зайдёшь ко мне?

— Что мне у тебя делать? Венки плести под тёплое молоко? Иди спать.

— У меня вино есть. Но если ты хочешь молока, то оно тоже…

— Это сарказм, блять, ну какая же ты дубина!

— А ты старуха!

— Иди в свою толстую жизнеутверждающую сраку!

…За следующие восемь часов были побиты два мировых рекорда. Во-первых, это были первые восемь часов в истории человечества, за которые никто не умер и не родился.

А во-вторых, песня «Пью ке пой» Эроса Рамазотти была пропета в караоке рекордное число раз. На два пьяных, но счастливых женских голоса.

ЗАДЕРЖАННЫЙ

Утром 31-го декабря Начальник дежурной части Ленинского РОВД майор Тазов хищнически вгрызся в четвертую сосиску, обнажил вилку и устроил охоту за последней горошиной в тарелке. Зелёная тварь грамотно виляла, путала следы и оказывала отчаянное сопротивление, но Тазов был профессионалом и задержал её в районе хлебных крошек. Вытерев следы преступления бородинским хлебом, Тазов оставил её на столе (тарелка стала чистой и готовой для новогодней трапезы) и засобирался на службу. Облачившись в зимнюю форму, сделал в зеркале лицо шерифа и похлопал себя по карманам. Естественно, забыл, потому что был уже обут.

— Лен, подай пачку сигаре…

Тазов осёкся. Лена не могла подать ему сигарет, ибо три недели назад сбежала от него к рекламщику Тертышных («К рекламщику, Лен!!! У него ж даже проезд платный!!!»). Тазов очень любил Лену и поэтому горевал. Но он не стал палить по людям, как ****анутый Евсюков, а поступил мудрее — ушел на неделю в штопор, предварительно сдав «Макаров» и взяв отпуск по болезни и кое-что со склада вещдоков.

…А сегодняшний, предновогодний Тазов бодро вышел из дому в морозное утро, собирая плюшевым воротником падающие снежинки. «Надо пельмешек купить, потом не до этого будет — нахуяримся» — решил Тазов, проявив недюженную тактическую грамотность, замешанную на личном опыте. Бухнулся в «Шевроле» и, сигналя дворовой школоте, двинулся на работу. Настроение у Тазова было праздничное. Но не потому что Новый год. С утра из «дежурки» прилетела радостная весть.

Поймали педофила. А это всегда премия.

Какой-то урод на детской площадке хватал чужих детей, сажал к себе на колени и что-то слюняво шептал им на уши. Проходящий мимо закодированный алкоголик Верба проявил бдительность, сунул пидорасу в щи и вызвал наряд. Отличный подарок к Новому году в общем.

… — Здравия желаю! — вытянулся в струнку сержант Лаэрцкий у входа в дежурку.

— Здаров, — Тазов отряхнул ботинки и вошёл в ОВД. «Обезьянник» был почти пуст. Но это пока, знал Тазов. Часов в пять домохозяйки начнут посылать своих добропорядочных мужей за майонезом, и уже к семи все клетки будут полны пьяного орущего быдла. Подошёл лейтенант Юдин.

— Николаич. — пожал он руку Тазову.

— Где этот гондон?

— А вона. Бля, ржачный чел!

Тазов увидел педофила: за решёткой сидел пузатый мужик лет 60-ти со здоровенной седой бородой. Увидев майора, елейно заулыбался. Тазов намётанным глазом быстро определил его принадлежность.

— Епархии обзвонили? Их клиент?

— Не, не их. И документов у него никаких.

— Странно.

— Это еще не странно. Ты послушай, чё он несёт. Ты кто такой, мужик?

Педофил медленно поднялся и затараторил:

— Я же вам сказал, внучки! Я Дедушка Мороз, моё время настало, я и пришёл, чуть не проспал это самое, малая не разбудила, я как ошпаренный в одном свитере по небу…

— А «малая» — это кто? — вкрадчиво перебил Тазов.

— Так это самое, внучка же у меня. Забегалась, время просрала… А нашли посох мой?

— Какой посох?

— Золотой такой. Мне ж им ударить надо, чтоб это самое, Новый год настал.

— Кого ударить-то?

— Так по Луне.

— Охуеть у тебя фантазия, — восхитился Тазов.

— Подожди-подожди, ща гвоздь программы! — сказал Юдин и обратился к педофилу. — Дедуль, а ты жрать хочешь?

— Ага, я б покушал!

Юдин, подмигнув Тазову, метнулся к общему холодильнику и достал из морозилки пачку «Останкинских» пельменей.

«Бля, а я забыл купить, долбоёбина» — подумал майор.

— Держите, дедушка, — лейтенант просунул задержанному покрытую инеем коробку.

— Ой спасибочки!

— Смотри! Смотри-смотри! — заговорщицки прошептал Юдин Тазову. «Дедушка» раскрыл картонные створки и захрустел ледяным тестом.

— Горяченькие! Скууууусно!!!!

Юдин и сотоварищи согнулись в три полицейские погибели, пырская от смеха.

— Грамотно косит, сука, — произнёс Тазов. — А чё у него рыло такое красное?

— Жарко, говорит. Поближе к окошку просится.

— Так пересадите. Ещё откинется, а нам потом отписывайся. Всё равно с такой жопой в окно не вылезет.

Педофил жадно вылизал картон.

— Вы бы меня это самое, к детишкам бы отпустили.

— Да, щас — ответил Тазов.

— Ну сюда бы их привели, можете и своих…

Многодетный отец старшина Ничушкин схватился за кобуру:

— Я тебя, уёбок, прям здесь вальну!!!

— Успокоился! — прикрикнул Тазов. — Так, я метнусь до «Перекрёстка» и обратно. А вы пересадите этого. Только аккуратно.

— Есть!

…Тазов, шурша пакетом с двумя пачками «Останкинских», подходил к ОВД, когда заметил выходящего из дежурки сержанта Лаэрцкого. Лаэрцкий напоминал собаку из «Знамения» — то есть вёл себя странно. Он крался к своему «БМВ» с большой белой коробкой в руках. Завидев майора, он нелепо спрятал её за спину и сделал глупое лицо (правда, это было для него совсем несложно). Тазов пригляделся — на коробке было на писано «За рулём».

— А чё это у тебя, сержант?

— А?.. А-а-а-а… это ж сыну, товарищ майор. Вот курьер доставил тока..

— Понятно. Ну иди.

Тазов подозрительно посмотрел