Наш Дом. Жизнь в духовном мире - Франсиско Кандидо Хавьер

На прощание хозяйка, сияя, обняла меня и сказала:

— Значит, с сегодняшнего дня у города появится ещё один завсегдатай Сферы Музыки. Берегите свои сердца! А я останусь дома — присоединюсь в следующий раз.

В самом радостном настроении мы вышли на улицу. Девушки шли с Полидоро и Эстасио, оживлённо беседуя. Лизиас шагал рядом со мной. Сойдя с аэробуса на одной из площадей Министерства Возвышения, он доверительно сказал:

— Наконец-то вы познакомитесь с моей невестой. Я много рассказывал ей о вас.

— Любопытно встретить здесь помолвки… — удивился я.

— Почему бы и нет? Живёт ли возвышенная любовь в теле или в вечной душе? На Земле, дорогой мой, любовь — словно золото, скрытое среди грубых камней. Люди смешивают её с потребностями, желаниями и низменными состояниями, редко отличая драгоценный металл от породы.

Наблюдение было точным. Продолжая, Лизиас сказал:

— Помолвка в Духовном мире прекраснее. Здесь нет иллюзий, затуманивающих взор. Мы те, кто мы есть. Ласиния и я много раз терпели неудачи в земных воплощениях. Признаюсь, большинство бедствий прошлого произошло из-за моей непредусмотрительности и слабости. Свобода, которую дают социальные законы — особенно мужчинам на Земле, — редко используется для одухотворения. Чаще она превращается в потакание животной сущности. Женщины же до сих пор подчинены строгой дисциплине. В скоротечной земной жизни они терпят тиранию и наш диктат, но здесь, в Мире Духов, происходит переоценка ценностей. Истинно свободен лишь тот, кто научился подчиняться высшему. Это кажется парадоксом, но такова правда.

— И вы планируете новое совместное воплощение? — спросил я.

— Иначе и быть не может, — поспешно ответил он. — Мне нужно обогатить опыт, да и долги на планете ещё велики. Мы с Ласинией скоро создадим здесь свой уютный дом, а на Землю, думаю, вернёмся лет через тридцать.

Мы достигли окрестностей Сферы Музыки. Свет неописуемой красоты озарял огромный парк, словно сошедший со страниц сказок. Сияющие фонтаны создавали чудесные картины — ничего подобного я прежде не видел.

Не успел я выразить восхищение, как Лизиас шутливо предупредил:

— Ласинию всегда сопровождают две её сестры, которых она надеется выдать замуж.

— Но, Лизиас… — смущённо начал я, вспоминая о Селии, — вы же знаете, что я связан узами.

Мой друг рассмеялся:

— Вот о чём я забыл! Никто не покушается на вашу верность. Разве брачный союз запрещает общественную жизнь? Неужели нельзя быть для кого-то просто братом?

Я смущённо улыбнулся, не находя ответа.

В этот момент мы подошли ко входу, и Лизиас вежливо оплатил за нас обоих.

Я заметил множество гуляющих вокруг небольшой ротонды, где небольшой оркестр исполнял лёгкие мелодии. Цветущие аллеи расходились в разные стороны, открывая путь вглубь парка. Поражённый музыкой, я заслушался.

— На окраинах Сферы, — пояснил друг, — есть уголки на любой вкус, для тех, кто ещё не готов к высокому искусству. Но в центре звучит всеобщая божественная музыка — высшее выражение священного искусства.

Действительно, пройдя светлые аллеи, где у каждого, казалось, был свой особый мир, мы услышали чудесную гармонию, плывущую под небесами. На Земле есть небольшие круги ценителей и толпы любителей незатейливых напевов. Здесь же всё было иначе. Центр площади был полон. Я бывал на многих собраниях в колонии, восхищался приёмом в честь Губернатора, но то, что открылось моим глазам сейчас, превосходило всё виденное ранее.

Весь свет Нашего Дома собрался здесь во всём своём великолепии.

Это сияние не было роскошью или излишеством — оно стало естественным выражением искренности, смешанной с красотой, чистого искусства и жизни без притворства. Женщины здесь демонстрировали изысканный вкус, не злоупотребляя украшениями и не нарушая божественной простоты. Огромные деревья, непохожие на земные, создавали уютные тенистые уголки.

По цветущим тропинкам гуляли не только влюблённые пары — многочисленные группы мужчин и женщин наслаждались весёлыми, глубокими и созидательными беседами. Я же чувствовал почтительный трепет, ощущая свою незначительность перед этим возвышенным собранием. От тех, с кем я встречался взглядом, исходила тихая симпатия. Я слышал обрывки фраз о земных делах, но ни в одном разговоре не было ни тени порочности или осуждения. Говорили о любви, культуре, науке, философии — и все мысли неизменно возносились к сфере взаимопомощи, не вызывая разногласий.

Я заметил, как самые мудрые сдерживали силу своего интеллекта, позволяя менее образованным подняться и приобщиться к высшему знанию. В беседах звучали цитаты из Евангелия, но больше всего меня поразила всеобщая радость. Никто не вспоминал Учителя с бесполезной грустью или унынием. Иисус представал верховным наставником всех сообществ — видимых и невидимых, исполненным понимания и радости, но также сознающим силу, необходимую для поддержания порядка и справедливости.

Мне очень понравилось это светлое общество. Передо мной воплощалась надежда лучших мыслителей Земли.

Потрясённый божественной музыкой, я услышал, как Лизиас говорит:

— Наши учителя гармонии черпают вдохновение в высших планах. Великие земные композиторы иногда попадают в сферы, подобные этой, и получают здесь музыкальные откровения, которые потом, преломляя через свой гений, передают людям. Вселенная, Андре, полна красоты и величия. Сияющий и вечный факел жизни исходит от Бога.

Но медбрат не успел продолжить — мы встретили изящную группу. Подходили Ласиния с сёстрами, и нужно было соблюсти законы гостеприимства.

46. САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ МАТЕРИ

Целый год я посвятил созидательной работе, приносившей огромную радость. Я научился быть полезным, находил удовольствие в служении и с каждым днём обретал всё больше уверенности.

Несмотря на безграничную тоску, я так и не вернулся в свой земной дом. Несколько раз собирался попросить разрешения, но что-то останавливало меня. Разве мне не оказали всю необходимую помощь? Разве друзья и коллеги не любили и не уважали меня? Я понял: если бы в этом была польза, мне давно позволили бы навестить родных. И решил ждать. К тому же, я полностью погрузился в работу Министерства Возрождения, а моё пребывание в колонии по-прежнему курировал министр Кларенсио. Сеньора Лаура и Тобиас постоянно напоминали мне об этом. Я часто встречался с великодушным министром Помощи, но тот хранил молчание относительно моего старого очага. Кларенсио же никогда не отступал от своей позиции в вопросах, относящихся к его власти.

Лишь на Рождество, во время празднеств в Министерстве Возвышения, я осторожно заговорил о своей тоске по жене и детям. Мы обсудили радости этого вечера, и министр заверил: день, когда меня проводят в семейное гнездо, уже недалёк. Я взволнованно поблагодарил и продолжил ждать, полный надежд. Но сентябрь 1940 года наступил, а желание