Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

осадили. Дескать, ни к чему нам здесь какой-то чужак. И ничего с тем принцесса поделать не смогла, — теперь картина становилась для него всё яснее. — Хозяин помер — слуги распустились. И что же то был ещё за хозяин, раз набрал подобных слуг. Хотя теперь Бог ему судья. Ну что же, будет о чём рассказать герцогу. Пусть он о том голову ломает».

⠀⠀

⠀⠀

Глава 7

⠀⠀

Генерал даже не стал спрашивать женщину про казну, с этим всё было ясно: если дела с её гардеробом обстояли именно так, то к казне, к докладам о состоянии финансов принцессу и близко не подпускали. Волков дождался, пока она сделает паузу в своих стенаниях, и спросил у неё:

— А что же с вашими драгоценностями? Дорогими подарками? Вы их посмотрели?

И тут она замерла, уставилась на него и прижала руку к груди.

— Господи, да я и не подумала о том. Я ведь в монастырь на моления ничего ценного не брала, а сейчас так взяла, что первое приглянулось. Теперь ещё и драгоценности нужно посмотреть. Тем и займусь. Хотя я всего и не упомню… — она смотрит отстранённо, как будто уже вспоминает и мысленно перебирает свои украшения.

— Так этого и не нужно, — говорит ей генерал. — Пусть ваш кастелян подаст вам опись ваших сокровищ. И вы с ним, согласно описи, проверите, всё ли в наличии.

— Опись? — теперь она удивилась, а потом и вспомнила. — Конечно же! Должна быть опись! Должна! Первые драгоценности дарены мне были на свадьбу, как в приданое, с ними были описи. И потом они, кажется, велись. Нужно на них будет взглянуть.

А Волков ещё подливает масла в огонь и, обводя рукой стол перед собой, и вспоминает:

— Кстати, у серебряной и золотой утвари также должна быть опись; например, в доме Ребенрее она есть, да и в доме де Приньи, при котором я служил, ничего нельзя было украсть незаметно. Там драгоценная посуда перед пирами выдавалась по описи и принималась по описи. И слуги это знали, и если кто и крал столовое серебро, так то исключительно гости, — говорит он и добавляет: — Неплохо бы, чтобы ваш кастелян проверил и описи посуды.

И здесь маркграфиня даже не ответила ему; видно, никогда в жизни она не занималась подобными делами. Она просто смотрела на генерала, а потом вздохнула и взяла в руки свой бокал.

«Сюда бы госпожу Ланге. О, уж она бы здесь всё пересчитала, все описи затребовала, все документы от казначея попросила бы. А эта… Нет, не приучена принцесса к делам. Романы зато читала во множестве. И муж, видно, у неё такой же был, только романов не читал. Ни во что не вмешивался, ничем не интересовался, кроме собак да соколов своих. И вот итог. А теперь ей в мужья мальчишку дадут. А что юноша сможет сделать? Как он пойдёт против местного сеньората и, главное, с кем? Я один пошёл, но я калач, войнами тёртый, и то который год с одной семейкой, с негодяями Маленами, мучаюсь, сладить не могу. И то в одном графстве, а тут целая земля, тут таких графов полдюжины будет, если не больше. Надо герцогу обязательно сказать, чтобы с женихом сюда прислали людей опытных. Чтобы они тут хоть видимость порядка устроили».

А Её Высочество говорит ему:

— Вы сыты, я вижу, съели по малому кусочку и больше ничего не просите. Тогда я велю подавать пироги и сыры с ликёрами.

Он берёт себе на тарелку кусок говяжьей вырезки впрок и соглашается: давайте пироги. И она снова зовёт слуг, и те меняют блюда, принося новые кушанья и новые вина. И пока они не ушли, барон и маркграфиня молчали. А как закрылась за слугами дверь, так она сразу заговорила, всё так же тихо, как и прежде:

— В моём доме нет людей, на которых я могла бы положиться, все мои служанки подлы, все лакеи тоже. Один лишь спальный лакей Николас, это он вас звал к ужину, да ещё, возможно, мальчик-посыльный, ну и доктор Бизетти, лекарь моей дочери, — она подумала. — Бургомистр… Но и ему я не до конца доверяю. Он лицо политическое. Зависимое. Понимаете, барон, в этом огромном доме я почти одна.

— Это скоро закончится, Ваше Высочество, — уверенно заявляет Волков. — Скоро сюда приедет ваш будущий супруг. Возможно, уже до Рождества. Он, несомненно, влюбится в вас, и тогда вас будет двое, и с ним вы сможете перестроить свой дом под ваше удобство. И если какой-то канцлер вздумает перечить вам и вашему супругу, вы сможете указать ему на дверь.

— Вы думаете? — с какой-то детской надеждой спросила женщина.

— И ему, и кастеляну, и майордому, и казначею, и даже бургомистру, если вы ему не доверяете. И на их места назначить людей, вам угодных.

— Но всё это… — маркграфиня всё ещё сомневалась в его словах. — Всё это влиятельные люди. За которыми стоят старые фамилии земли Винцлау.

— В земле Ребенрее есть первое влиятельное лицо, это курфюрст Оттон Четвёртый. Все остальные влиятельные лица герцогства влиятельны ровно настолько, насколько это угодно первому влиятельному лицу. И вашей земле я бы порекомендовал подобную политическую систему, так как при своей, казалось бы, относительной бедности, земля Ребенрее — одна из наиболее сильных земель в империи.

— Это потому, что ваш герцог задирист, — неуверенно отвечает принцесса. И поправляется: — Ну, так мне о нём говорили. Говорили: чуть что — так войну собирает. Вот и вас меня вызволять прислал, другой какой, может, и не прислал бы.

— Это не потому, что он задирист, а потому, что в герцогстве единая воля, хотя мнений бывает и несколько. А канцлер, или маршал, или министр какой, — все эти советники знают своё место и служат общему делу. Делу Его Высочества. И свои дела никогда выше дел сюзерена не ставят, — отвечает генерал назидательно. — Честно говоря, я даже и представить не могу, где окажется канцлер Ребенрее, пожелай он, только волей своей, объявить о собрании ландтага герцогства. Да только заикнись он про то, так его сразу отстранят… И предметом отстранения будет… — тут он добавляет в слова многозначительности и кивает головой, — измена. Да, измена. А может, и мятеж. В кандалах окажется тот канцлер немедля, под судом, а впоследствии не удивлюсь, если и на плахе.

Измена? Мятеж? Кажется, такой расклад маркграфине приходился по нраву. Слушала она генерала очень внимательно. И когда он закончил, она сразу задала