Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

***

Предоставленной возможностью посвятить досуги в Путивле литературе и философии Дмитрий был всецело обязан князю Мстиславскому. Московский воевода и не подумал воспользоваться плодами Добрыничской победы для того, чтобы решительным ударом окончательно уничтожить остатки Дмитриевых войск. Вместо этого он занялся осадой Рыльска, которую вел настолько беспечно, что позволил большому отряду казаков и поляков, посланному из Путивля на помощь рыльчанам, войти в город буквально у него глазах.

Московское войско простояло под Рыльском две недели. Основное время осаждавшие тратили не на приступы и обстрелы города, а на перебранки с жителями.

– Не стыдно ли вам изменять законному царю и служить расстриге, беглому монаху? – интересовались московские ратники.

Бесстыжие рыльчане не моргнув глазом отвечали:

– Стоим за прирожденного государя Дмитрия Ивановича, которого ваш Борис-изменник хотел убить, а Бог его укрыл.

Осада кончилась тем, что Мстиславский увел войско в Комарницкую волость, а рыльчане, сделав вылазку вслед отступающим москвичам, разбили их аръергард и захватили 13 пушек.

Московское войско направилось к Кромам, но двигалось столь неспешно, что казаки атамана Корелы, вышедшие из Путивля по приказу Дмитрия, первыми заняли город. Мстиславский 14 марта обложил Кромы и разослал по округе карательные отряды для наказания жителей, изменивших Борису. По всей Северщине раздался стон. «Нельзя выразить, – пишет современник-иностранец, – с одной стороны, с каким бесчеловечием ратные люди Бориса свирепствовали над своими соотечественниками; с другой – с каким мужеством и твердостью духа шли мученики на смерть и истязания за Дмитрия, своего законного государя». С особенной жестокостью Мстиславский расправился с жителями Комарницкой волости: их сажали на кол, вешали по деревьям за ноги, жгли, расстреливали из луков и ружей, младенцев живьем зажаривали на сковородах. Татары, служившие в московском войске, толпами вели людей в полон, чтобы продать их на невольничьих рынках Крыма; редкого пленника успевали выкупить его родные или друзья. Но никакие казни и мучения не могли отвратить севрюков от Дмитрия, который, несмотря ни на что, оставался господином Северщины.

Тем временем осада Кром продолжалась и шла весь Великий пост, словно Мстиславский, по слову Карамзина, решил удивить Россию ничтожностью своих действий. Действительно, эта осада была «делом, достойным смеха», как выразился о ней один из ее участников, французский капитан Жак Маржерет. Огромное войско в 60—70 тысяч человек безнадежно застряло у маленького городка с деревянными стенами и земляным валом, который обороняли 600 казаков и несколько сотен жителей. Правда, в оправдание Мстиславского следует сказать, что на этот раз причина неуспеха заключалась не только в его бездарности, но и в воинском искусстве и мужестве атамана Корелы и его молодцов. Осадные пушки, некоторые из которых были так велики, что их не могли обхватить и два человека, без труда разбили городские стены и сожгли все деревянные постройки в городе; однако земляной вал оказался неприступен. Казаки вырыли в нем сложную систему ходов и нор – настоящий подземный город, в котором они укрывались от ядер, бомб и огня. Войско Мстиславского никак не могло взять вал приступом. При приближении врага казаки прятались в своих норах; отдельных смельчаков, пытавшихся сунуться туда вслед за ними, ждала меткая пуля из темноты, а нападать толпой было невозможно – вход в подземное убежище был слишком узок. Казаки били без промаха из своих длинных ружей; каждый день они клали у вала 50—60 московских ратников.

Выкурить казаков из их убежища было непросто: расположения подземных ходов москвичи не знали, а сидение под землей казаки переносили с редким терпением, были, по словам современника, «бесстрашны к смерти, непокоримы и к нуждам терпеливы». Впрочем особой нужды они, кажется, не испытывали. Под землей у них хранились большие запасы сухарей и водки и в перерывах между приступами там вовсю шло казацкое гулянье, с музыкой и песнями. Вместе с ними в норах жили даже женщины, которые часто, разгулявшись после выпивки, вылезали голыми наружу и в поругание московским ратникам показывали им зад и перед.

Корела стал героем этой осады. В московском войске его считали чернокнижником, колдуном. Этот невзрачный, щуплый человек, покрытый шрамами, был родом из Корелы, области в Курляндии, по имени которой и получил на Дону свое прозвище. Среди донских казаков он славился храбростью и воинским разумением, каковую репутацию еще более упрочил под Кромами.

Между тем не все осаждавшие испытывали к казакам враждебные чувства. В лагере Мстиславского росло число тайных приверженцев царевича. Этому способствовали послания Дмитрия, прилетавшие в московский лагерь из Кром на стрелах. «Если не верите мне, – писал в них Дмитрий, – поставьте меня перед Мстиславским и моей матерью; я знаю – она еще жива и находится в горьком бедствии от Годуновых. Если она скажет, что я не сын ее, не настоящий Дмитрий, тогда изрубите меня в куски». Перелетные грамотки делали свое дело. Когда у казаков Корелы кончился порох, они нашли его в мешках, которые кто-то из московского войска вынес из лагеря в ближние к городу траншеи. Некоторые воеводы даже открыто показывали свои симпатии к осажденным. Так, Михаил Глебович Салтыков во время одного из приступов, когда нападавшие причинили казакам «тесноту велию», самовольно распорядился оттащить пушки с насыпи и прекратил стрельбу. Поговаривали, что и Мстиславский, не получивший от Бориса ни царевны Ксении, ни Казани с Сибирью, начал тайно мирволить Дмитрию после того, как тот прислал ему дружеское письмо.

В довершение ко всему в лагере осаждавших начались болезни и голод; выжженная и опустошенная Комарницкая волость не могла прокормить такое большое войско.

***

17 апреля под Кромы приехал Басманов, привезя с собой приказ Федора Мстиславскому и Шуйскому возвратиться в Москву. Басманов имел поручение привести войско к присяге новому царю, для чего вместе с ним в лагерь прибыли новгородский митрополит Исидор с духовенством. Уже известное нам место в тексте присяги посеяло среди ополченцев тревогу и растерянность. Теперь многие окончательно утвердились в своем нежелании служить Борисову роду. Первыми открыто признали Дмитрия законным наследником рязанское ополчение во главе с дворянами Ляпуновыми, братьями Прокопием и Захарием. Эти закоренелые мятежники участвовали еще в бунте Бельского, вспыхнувшем в Москве после смерти Грозного, и позднее дважды осуждались правительством Бориса на строгие кары за местнические ссоры и сношения с непокорными казаками; теперь они вновь оказались в первых рядах бунтовщиков. К ним присоединились ополчения Тулы, Каширы, Алексина и других южных городов Московского государства. Они с такой яростью вопили против присяги и митрополита, что тот почел за