Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

Однако наибольшую щепетильность в вопросах чести в этот день проявил Василий Голицын, один из главных заговорщиков.

– Я присягал Борису, – сказал он рязанцам, – моя совесть зазрит переходить по доброй воле к Дмитрию Ивановичу, а вы меня свяжите и ведите, как будто неволей.

К вечеру все было кончено. Дмитрий, не покидая Путивля, пленил огромное московское войско – «цвет и ядро всей Московии», как пышно назвал это сборище растерянных и перепуганных людей о. Лавицкий.

Часть вторая. Царь всея Руси

На этом свете существует только две трагедии. Одна из них – не иметь того, чем ты хочешь обладать, другая – получить желаемое.

Оскар Уайльд

I. Въезд в Москву

10 мая в Путивль приехал князь Иван Голицын с выборными людьми от всех полков ударить челом уже не царевичу, но царю Дмитрию Ивановичу. Басманов и другие переметнувшиеся на сторону Дмитрия воеводы нашли удобную формулу, чтобы оправдать свою измену и примирить царя с воевавшими против него служилыми людьми.

– Государь царь и великий князь Дмитрий Иванович! – низко кланяясь, говорил Иван Голицын. – Прислало нас войско из-под Кром, бьет тебе челом и обещается тебе служить; молят твоего, государь, милосердия и прощения, что мы по неведению своему стояли против тебя, прирожденного своего государя. Нас Борис ослепил и обманул, называя тебя Гришкой Отрепьевым, но когда нам дали другой образец присяги, где не упоминалось о Гришке, так мы уразумели, убереглись и единодушно все положили, чтоб ты, наш государь прирожденный, шел и воцарился в столице блаженной памяти отцов твоих. Ныне вместо присяги Борисовым детям, мы учиняем присягу тебе, а бояр, что держатся Бориса, перевязали. На Москву послали мы знатных людей объявить, что мы все признали тебя наследным и законным своим государем, чтоб в Москве, подобно нам, принесли тебе присягу на послушание.

Дмитрий отлично уразумел подсказку и великодушно даровал прощение своим прозревшим подданным.

Следом за Голицыным в Путивль явился Басманов. С первой же встречи между ним и Дмитрием установились самые дружеские отношения. Они были схожими натурами – смелыми, пылкими, увлекающимися, своенравными, без твердых принципов и убеждений; каждый из них нашел в другом то, что ценил в людях: ум, способности, широту замыслов, ненасытную жажду славы. Их сближение произошло настолько быстро, что уже буквально на следующий день Басманов сделался первым советником и любимейшим товарищем Дмитрия.

19 мая Дмитрий выехал под Кромы. Навстречу ему из лагеря вышли бояре – Шереметев, Василий Голицын, Михаил Салтыков – и с ними несколько сотен ратников. Они поклонились Дмитрию и торжественно сказали:

– Все войско и вся земля Российская покоряются тебе.

Дмитрий уже не нуждался в толпе ополченцев, потерявших всякую дисциплину и боеспособность. Оставив при себе небольшой отряд стрельцов и дворян, он распустил остальных по домам. Затем, не теряя времени, он двинулся дальше, к Орлу. Здесь воеводы, гарнизон, духовенство и горожане устроили ему торжественную встречу, с хлебом-солью, колокольным звоном и крестным ходом.

– Буди, буди здрав, царь Дмитрий Иванович! – ликовал народ, плача от умиления.

Недоверчивые поляки все же убедили его окружить себя стражей из ста шляхтичей, но в этой мере предосторожности не было никакой надобности. В каждой деревне, каждом селе Дмитрия встречали открытые, веселые лица, города и крепости в знак покорности слали ему, по тогдашнему обычаю, ключи и золотые монетки на блюдах; даже из далекой Астрахани привезли к нему в цепях воеводу Михаила Сабурова, Борисова любимца. Русские люди бросались на колени перед спасенным Богом наследником Московского престола и, давя друг друга, подползали к его коню, чтобы поцеловать царский сапог. Россия давно не помнила такого искреннего всплеска народной любви к своему государю. Читая записки современников об этом триумфальном походе, охотно соглашаешься с Костомаровым, писавшим, что это были счастливейшие минуты в жизни Дмитрия, которым уж не было суждено повториться никогда.

***

В Москве все еще царствовал Федор; заплечных дел мастера все еще пытали и казнили гонцов и сторонников Дмитрия. Однако ропот с каждым днем нарастал. Народ требовал возвратить из ссылки опальных бояр и привезти в столицу царицу Марфу. После приезда Мстиславского и Шуйского из-под Кром беспорядки в городе вспыхнули с новой силой. Простонародье вломилось в Кремль и вызвало Шуйского для объяснений, с кем же, наконец, воюет царь Федор и его воеводы – с окаянным Гришкой-расстригой или истинным царевичем? Шуйский, выйдя на Лобное место, принародно целовал крест, что царевича Дмитрия давно нет на свете, что он сам, своими руками, положил тело младенца в гроб – и призывал твердо стоять за истину против расстриги. Одни сторонники Дмитрия приуныли: слово князя Василия было уважаемо москвичами; другие продолжали смущать людей вопросом: почему же все-таки не везут в Москву мать царевича?

В середине мая в столице появились беженцы из-под Кром, принесшие известие об измене войска. Больше они ничего не знали и на настойчивые расспросы озлобленно отвечали:

– Поезжайте сами и узнайте!..

Москва притихла; улицы и площади опустели; люди томились в ожидании чего-то важного, что вот-вот должно было случиться.

30 мая в городе поднялась тревога. Двое каких-то посадских людей увидели на Тульском тракте облако пыли и завопили, что приближается царевич. Москвичи заметались по улицам, но они бежали не в оружейные мастерские, а в пекарни, чтобы купить хлеб-соль для встречи государя царя Дмитрия Ивановича. Из Кремля вышли перепуганные бояре спросить, что случилось; народ не отвечал им. Промолчал он и тогда, когда спустя некоторое время облако пыли улеглось и царские приставы потащили двух паникеров на плаху. Однако наутро все были твердо убеждены, что атаман-чародей Корела уже стоит под стенами Москвы. Толпа потешалась над стрельцами, неохотно устанавливавшими по приказу воевод пушки на стенах. Богатые москвичи тайно несли свои деньги в монастыри для сокрытия.

1 июня к Москве подъехали двое гонцов Дмитрия – дворяне Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, привезшие с собой грамоту царевича. Они не решились проникнуть в город и остановились в Красном Селе, где ударили в колокол и собрали толпу купцов и ремесленников. После прочтения грамоты раздался единодушный рев:

– Да здравствует Дмитрий Иванович! В город! В город!

Посланников царевича повели прямо на Красную площадь. Отряд стрельцов, попытавшийся было преградить им путь, быстро рассеялся под напором огромной толпы горожан, присоединившейся к красносельцам. Возле Кремля собрался чуть не весь город; давка стояла невообразимая.

Вышедшие из дворца бояре возмущались:

– Что это за сборище, за бунт? Самовольно собираться