Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н.С. Лескова. 190 лет со дня рождения. Часть 1 - Альманах Российский колокол

– Есть!

– Вторая! – сечёт с оттягом лохматый.

– И я попал! – радостно кричит писклявый.

– И я! – отзывается губастый.

Пошла потеха, как говорится: в три руки!

Зверьки гибли скоро уже десятками. Умирали они быстро, практически сразу. Если иная мышка и начинала судорожно сучить лапками, то вошедшие в азарт убийцы ловко приканчивали её: походя, не задерживаясь, чтобы скорее продолжить счёт новым. Не отстать.

В смерти мышат не было ничего пугающего или отталкивающего. Ни крови, ни внутренностей. Ни жалобных криков или стонов. Просто удар и замершее тельце. Снова свист прута – и ещё одно.

Общее чувство справедливости возмездия наглым захватчикам, пожирающим «наше зерно», не оставило зверькам шанса на милосердие. Азарт охоты захватил дух, наполнил восторгом глаза, породил упоение всемогуществом, собственной правотой и – как следствие – безнаказанностью.

Бойня уже разошлась не на шутку, когда к ней присоединился тот улыбчивый мальчишка, которого я хорошо знаю.

Он медлил, потому что первое убийство его напугало. Но дело шло быстро и буднично, его товарищи так счастливо оповещали мир об очередной своей победе, что скоро мальчишка перестал видеть смерть, но лишь лёгкую и многочисленную добычу, которая сама шла в руки и так красиво замирала после яркого, восхитительного, режущего удара прута. Или это уже сабля? А мы рубим злобных врагов?

Когда он ударил в первый раз, следующая цель уже попала в поле его зрения. Времени на осмысление не было. К тому же все вокруг уже имели счёт за десяток. А он только начал. Ему предстояло догнать. Это необходимо! И он рубил, сёк, хлестал в невиданном упоении. Почти возвышенно, собирая жуткий урожай, на-сла-жда-ясь каждой мнимой победой….

Через час мальчишки дошли до цели своего путешествия – к месту пикника на берегу живописного озера. Позади, на пыльной просёлочной дороге, осталось лежать много больше сотни крошечных трупиков. Их не жалели.

Напротив, пацаны радостно, взахлёб пересказывали друг другу самые эффектные подробности. Зрелище сотен маленьких безмолвных смертей на весь день захватило их воображение.

Они, несомненно, были героями…

Тополя

Городские тополя разные, как люди.

Но такие же обыденно-привычные. Поэтому мало кто из проходящих по улочкам сотен людей всерьёз рассматривает эти деревья. Не пялимся же мы, в конце концов, на прохожих. Это невежливо. И неинтересно.

То же и с зеленью. Только она нас интересует ещё меньше. А зря.

Они забавные.

Вот молодой тополёк вцепился в школьную ограду. Вихрастый, с непослушно торчащими во все стороны волосёнками подростка. Юный, угловатый – ещё расти и расти ему. Стоит не к месту.

Хочется прогнать его восвояси. Мол, чего тут присох? А ну беги прочь!

И будто бы он уже искоса смотрит на тебя, ожидая этого повеления, опасаясь его, уже готовый перечить.

А через дорогу загибается старый, чахоточный. Уже добрая треть его кроны превратилась в корявые, узловатые и болезненно-серые пальцы старухи. Они беспорядочно растопырены. Частью тычут в небо, частью судорожно кривятся под спудом болезни ли, старости ли. А кое-какие и укоризненно указуют на прохожего: «Гляди, что-то ждёт тебя впереди. Нехорошее…»

Но рядом совершенно бесстыдно процветает высоченный красавец. Это молодой и наглый буржуа. Листья его, лощёные и яркие, блистают под беспощадным августовским солнцем. Он одет в великолепную крону правильной формы. Кажется, даже с карнавальной мантией, которая шелестит на лёгком ветру, придавая особый шарм и шик облику бездушного здоровяка.

Склонилось вокруг под тяжестью дней несколько деревьев-простолюдинов. В поношенных, местами даже затасканных и засаленных нарядах. Грубовато скроенные фигуры их всегда в большинстве на улочках городка.

Четырёхстенной бетонной коробкой стоит наш квартал в сотне метров от берега реки. Нет зелени внутри каменного квадрата, нет её и за периметром. Не спешат люди озеленить окрестности. Да и не очень-то растёт тут. Почва, что ли, такая?

Но один был.

За домом, на пустыре, вымахал этот великан. Взрослое, стройное и цветущее дерево. Стремясь к солнцу из тени холодной коробки многоэтажного дома, растение рвануло вверх изо всех сил и за долгие годы сумело-таки перерасти пятый этаж. Богатые зелёные ветки раскинулись во все стороны, жадно хватая солнце за руки, забирая себе всё его внимание, требуя, отнимая, отталкивая весь мир.

Это и решило его судьбу.

Людям не понравилось именно то, что дерево лишило их комнатёнки солнца.

Уничтожали её спокойно и обдуманно (почему-то мне всегда казалось, что это она).

Вначале обрубили слишком выступающие мощные и зелёные ветки, затем по частям, начиная сверху, распилили и уронили ствол, оставив уродливый остов метра в четыре высотой. Который отвратительным мёртвым обрубком уставился в небо.

Грубо, конечно.

Но известно, что это отнюдь не конец.

Только не для городского тополя. Ведь с ними именно так и поступают. Отпилят, обрубят, обрежут всё, что можно, и бросят на произвол, и даже кажется, что на погибель.

Но нет.

Уже через месяц деревья эти дают новые ростки, укрываются широченными (компенсируя потерянную крону) мясистыми листьями, и цветут, и растут, продолжая свою вторую жизнь, данную грубой рукой человека. И юность новая их выглядит порою ещё краше, чем былое.

Наш же тополь должен был погибнуть. Его густая крона больше никак не соотносилась с планами жителей дома, чьи окна выходили на эту сторону квартала. И добрые люди притащили несколько автомобильных шин, обложили ими покалеченное, но не погибшее пока дерево и подожгли, чтобы не оставить ему шансов.

Всю ночь зловещие отблески пожара блуждали по стёклам окон равнодушного дома. Утром глазам жителей предстал почерневший, обожжённый и уже мёртвый ствол. Я тоже, как и многие прохожие, вздохнул с сожалением, шагая тем утром мимо. После же обстоятельства сложились так, что городок я покинул на несколько дней. А что такое несколько дней летом, когда природа не знает границ в своём стремлении к жизни? Здесь каждый день меняет облик мира, рисуя новыми широкими мазками буйствующих трав, разрастающихся деревьев и кустов, цветущих и погибающих. И снова цветущих…

Спустя несколько дней я опять шагаю по знакомой улице.

На углу дома, за которым чернел сожжённый остов дерева-мученика, мне с печалью вспомнилась его незавидная судьба. Память угодливо нарисовала прошлый, утерянный теперь безвозвратно облик красавца, и стало ещё горше. Я свернул за угол и увидел чёрный ствол, всё так же нелепо торчащий на пустыре.

Но что это?

Вокруг, окружностью метров в двадцать, словно кто-то приподнял зелёный покров. Земля будто вздыбилась у места безобразной казни, возмущаясь несправедливостью.

Я ускорил шаг, стараясь быстрее рассмотреть интересные изменения у дерева, и, когда приблизился, тихая радость щипнула меня за сердце.

Потому что