Путь к причалу (сборник) - Виктор Викторович Конецкий

Нарастает ослепительный дневной и солнечный свет. Ласковый, теплый ветер скользит навстречу. Остается позади вход в штольню. Как прекрасны небо и зелень лиственниц на склонах гор, и нагретый солнцем камень! И как хорошо, что мешок уже пуст, а двадцать пять килограммов детонита уже сработали свою работу.

«Однако семилетку надо закончить во что бы то ни стало», – думает взрывник. И ему кажется, что сегодня он решил это твердо, бесповоротно.

А через несколько лет на Удокане будет город, рудники. Добытая из самых глубин нашей страны медь войдет в сплавы, полетит, быть может, на другие планеты, понесет с собой запахи Земли – запах кедрового стланика, пота, уцененного «Казбека», соляра, соленой камбалы, взрывчатки, горной утренней свежести. Так пахнет пятьдесят пятая параллель сегодня на сто двадцать первом градусе долготы.

1961

Под водой

Вызов к оперативному дежурному в начале четвертого часа ночи скорее всего означал какое-нибудь неожиданное и важное задание.

Временно исполняющий обязанности командира морского водолазного бота лейтенант Антоненко торопливо оделся и, скользя подметками новых ботинок по стальным ступенькам трапа, поднялся в рубку. За стеклами рубочных окон кружился снег. Штаговый фонарь на носу бота то притухал, когда снежные языки, сорванные ветром с прибрежных скал, закрывали его, то вспыхивал ярким желтым светом.

«Пурга. Заряды, – подумал Антоненко и пристукнул ботинками. – Пока доберешься до штаба, ноги по колено мокрыми будут». Но он не стал переобувать сапоги. Даже при ночном срочном вызове не хотелось нарушать форму.

Антоненко опустил ремешок фуражки на подбородок и вышел на палубу. Снег ударил по глазам, скользнул за воротник шинели. После сна стало особенно зябко, хотелось засунуть руки в карманы, но сходни немного перекосились, идти по ним было трудно. Пришлось держаться рукой за леер. Тонкая кожа перчатки сразу промокла.

Внизу на причале топтался вахтенный. Он не сразу заметил лейтенанта и на несколько секунд запоздал крикнуть положенное «Смирно!»

– Поправьте сходни, – не отвечая на команду и этим показывая свое недовольство, приказал Антоненко и почувствовал, как заныли прохваченные холодным ветром зубы.

Тропинку от причала к штабу замело. Шагая напрямик по снежной целине, Антоненко думал о причине вызова к оперативному. Неужели действительно что-нибудь случилось в море и его пошлют на задание? Он хотел этого. Он всегда хотел чего-нибудь необычного и опасного. А сейчас, когда остался за командира корабля, – особенно.

В скрипучей деревянной будке – проходной штаба – топилась печка и было жарко. Антоненко отряхнул шинель. На бровях и ресницах сразу начал таять снег. Антоненко не стал вытирать лицо и поднимать ремешок у фуражки. Ему всегда казалось, что опущенный ремешок делает его лицо более мужественным и сильным, а капельки воды на щеках и мокрые брови покажут, как мало заботится он о себе и своем лице.

В комнате оперативного дежурного за столом с рельефной картой сидел сам начальник штаба аварийно-спасательной службы капитан второго ранга Гашев. Антоненко четко доложил о своем прибытии и отметил про себя, что Гашев посмотрел на часы. Это означало, что он засек время вызова и, очевидно, не сможет не заметить быстроты, с которой он, Антоненко, прибыл по этому вызову.

– Садись, лейтенант, – сказал Гашев и потер изрытую оспой щеку. – Ремешок-то подними. Забыл, что ли, про него?

– Так точно, забыл, – сказал Антоненко и заложил ремешок за козырек фуражки.

– В Могильной бухте бывал когда-нибудь, а, лейтенант?

Антоненко вспомнил узкое и извилистое каменное горло бухты, грохот прибоя у входа в это горло и тихую стылую воду внутри бухты. Туда не мог пробраться прибой, а высокие берега не давали разгуляться ветру.

– Бывал, товарищ капитан второго ранга.

– Вход хорошо помнишь?

– Хорошо, товарищ капитан второго ранга.

Гашев кивнул головой и забарабанил пальцами по краю стола.

– Баржа в Могильной стоит. Завел ее туда буксир. От шторма прятался. Да. А пока проводил через горло, рыскнула у него эта баржа, вышла с фарватера и распорола днище о камень. Средний отсек затоплен. Груз – бочки с соляром. Ждут этот соляр в порту назначения.

«Только бы обеспечивающего со мной не посылали, – думал лейтенант. – Только бы не посылали. Будет торчать рядом дурак какой-нибудь, каркать под руку…»

– Так вот. Машина на причал уже пошла. Мичман Сапухин с группой мотористов будет у тебя на борту минут через десять. Принимай с машины помпы, грузи аварийное имущество и докладывай о готовности к выходу.

«У тебя на борту», «Антоненко готов к выходу в море», «Антоненко на подходе к Могильной» – как здорово, когда так говорят и думают о целом корабле! Антоненко оставалось наслаждаться этим еще две недели, пока настоящий командир бота старший лейтенант Ванин не вернется из отпуска.

– Пока из залива выбираться будешь, заряды пройдут. Ветер тоже затихает, и сводка на завтра хорошая. Часов за шесть должен добраться к Могильной. Надо торопиться – переборки у баржи слабые и могут дать течь. Но Оленьи острова обходи с моря. Пускай потеряешь на этом лишний часок… Без Ванина тебе между Оленьими и берегом ходить еще не следует, больно сложный там проход.

– Есть оставить Оленьи острова к осту, товарищ капитан второго ранга, – сказал Антоненко. «Если так говорит —значит, никого со мной не посылает», – подумал он.

– Вопросы есть? – спросил Гашев.

– Буксир, который привел баржу, еще в Могильной?

– Нет. Он вел две баржи и сейчас продолжает рейс с одной из них.

– Какая пробоина, размеры, характер?

– Не знаю. Выясните на месте. Учтите, что берега в Могильной приглубые, и на обсушку баржу поставить невозможно. Нужно завести пластырь, откачать воду и зацементировать пробоину, какой бы у нее ни был характер.

– У меня больше нет вопросов, товарищ капитан второго ранга.

– Подумай еще.

– Нет больше вопросов, – решительно сказал Антоненко и встал.

– Попутного ветра, лейтенант, и не меньше фута тебе под киль, как говорится. Послал бы я с тобой кого-нибудь, да… Должен сам справиться, а? – Гашев протянул Антоненко руку.

– У меня мокрые, – сказал Антоненко.

– Ничего. Это не страшно.

На причале уже пыхтела трехтонка, и мотористы Сапухина сгружали с нее помпы. Снег по-прежнему крутился в черном ночном воздухе и сек лицо. Фары трехтонки горели, и в их свете были видны залепленные снегом надстройки бота.

Антоненко бегом поднялся по сходням и приказал дежурному играть аварийную тревогу.

Он любил эти срочные выходы в море. Любил ночную кутерьму, слепящий блеск прожекторов, звонки и гудки тревоги, треск прогреваемых моторов, короткие, хлесткие команды. И люди в такие моменты подчинялись его слову особенно легко и как-то весело.

Ему доставляла удовольствие и погрузка, когда кажется, что невозможно быстро