Полдень, XXI век 2007 № 11 - Александр Николаевич Житинский

ориентиров. Более того, по выражению одного героя, они находятся под властью «противоестественных сил» — что выражается прежде всего в том, что в этой странной «местности» монетка всегда выпадает орлом. На сцене появляются бродячие актеры, которые разыгрывают еще одну «подсказку» — сцену из шекспировского Гамлета, заканчивающуюся словами: «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Наконец, в финале пьесы оба персонажа исчезают — видимо, гибнут; во всяком случае, уходят куда-то в небытие.

В фантастике характерную разработку этой же сведенборгианской темы можно найти в романе Филиппа Дика «Убик». По сюжету романа в будущем на земле будет изобретена технология, позволяющая заморозить умершего человека и тем самым замедлить распад его мозга. Мертвые тела при этом хранятся в специальных заведениях — «мораториумах», и родственникам с помощью специальной аппаратуры даже удается общаться с ними — правда, в течение строго ограниченного количества часов, в течение которых мозг покойного распадается окончательно. Группа персонажей романа Дика погибает от взрыва бомбы, их помещают в мораториум, однако герои не знают, что с ними произошло. Лишь постепенно они начинают догадываться, что с ними что-то не так, поскольку в окружающем их мире происходит нечто необъяснимое. На предметах проступает печать тления, кофе в автоматах холодный, молоко в магазинах прокисшее, а все технические устройства вдруг заменяются устаревшими аналогами из прошлых времен. Мир стремительно «уходит в прошлое». В конце концов выясняется, что единственный герой, которого остальные считают погибшим, на самом деле является единственным выжившим.

В российской фантастической литературе самой известной вариацией на эту тему, вероятно, является рассказ Виктора Пелевина «Вести из Непала». В рассказе изображаются будни автопарка, рутинное течение которых прерывают какие-то странности

— например, на территории вдруг появляются личности в балахонах (ангелы?), с удивлением обсуждающие содержание плаката. Затем все сотрудники автопарка собираются на собрание

— и там им по радио сообщается, что они все умерли, но этого не понимают. На какое-то мгновение люди вспоминают обстоятельства своей гибели — однако уже через мгновение рабочий день возобновляется и память о только что пережитом ужасе стирается. Ссылки на Сведенборга в рассказе нет, вместо этого упоминается ссылка на православное представление о «мытарствах» — девятидневное путешествие души усопшего с Земли до Неба. Герои рассказа не осознают свою смерть именно потому, что находятся в состоянии «мытарств».

Характерной чертой всех повествований сведернборгианского типа является фактически вводимая авторами концепция двухэтапной смерти. Когда человек умирает, он первоначально попадает в некое промежуточное, «буферное» пространство, находясь в котором, он может сохранять иллюзию, что еще жив. И только когда эта иллюзия рассеивается, происходит вторичное — и окончательное — умирание, человек попадает из «буферного» загробного царства в «окончательное» — или, проще, в небытие. Эта «двухэтапность» роднит квазисведенборгианские произведения с романом Святослава Логинова «Свет в окошке».

Роман Логинова, строго говоря, не относится, к интересующим нас «повествованиям о границе», в нем изображается «полноценное» загробное царство, обитатели которого не сомневаются, что умерли. Однако у Логинова жители этого царства существуют лишь до тех пор, пока живые о них помнят. Как только память об умершем стирается среди живых, в загробном царстве он рассыпается в Ничто — ио его дальнейшей судьбе ничего не известно. Хотя и перед нами вроде бы загробное царство — но оно самым тесным образом связано с человеческой памятью и фантазией, и поэтому роман Логинова, конечно, близок к литературе о видениях и мытарствах.

«Двухэтапность смерти» в сюжетах этого типа делает первоначальную смерть — какой-то ненастоящей и неокончательной. С точки зрения общей структуры сюжета, произведения о предсмертных видениях практически неотличимы от описаний посмертных видений. В обоих случаях мы видим иллюзорный мир, пребывание в котором заканчивается «настоящей» смертью героя.

В царстве намеков

Литературе, о которой мы сказали выше, — галлюцинаторной по преимуществу — довольно резко противопоставляются сюжеты, связанные с реальным наложением друг на друга двух миров — находящихся по эту и ту сторону таинственной границы.

В подавляющем большинстве литературных произведений нового времени область, пограничная между жизнью и смертью, возникает перед читателем потому, что герой произведения либо уже умер, либо должен умереть в ближайшее время. В мифологии и литературе есть еще два широко известных способа соединения двух миров: путешествия живых в царство мертвых и визиты душ (теней, призраков) мертвых в мир живых. Эти мотивы настолько широко разработаны, что стали банальностью, к которой современный фантаст будет прибегать только в крайнем случае и только если это нужно ему для каких-то совсем других литературных целей.

Но и есть и еще один — изощренный, таящий в себе богатые художественные возможности, но фактически мало разработанный — способ установления связи между двумя мирами. Суть его заключается в Том, что не отдельный человек переходит из одного царства в другое, а сами царства по каким-то причинам начинают «накладываться» одно на другое, между ними образуются «диффузные», смешанные области, границы между ними размываются, и в ландшафте царства живых проступают призраки противоположного полюса бытия.

Своеобразной переходной ступенью от литературы о призраках к литературе о размытых границах может служить роман Густава Майринка «Белый доминиканец». В нем, кроме прочего, высказывается обеспокоенность большой популярностью спиритизма: по мнению героев романа, практика вызывания духов мертвых специально инспирируется адскими силами, которые хотят заставить людей привыкнуть к постоянному соседству призраков и, в конце концов, наводнить мир демоническими сущностями. Таким образом, часто описываемые в предшествующей литературе разовые появления привидений под пером Майринка угрожают перерасти в массовую иммиграцию потустороннего.

Еще более явно идея «слияния двух царств» выражена в новелле Сигизмунда Кржижановского, чье название говорит само за себя — «Мост через Стикс». Герою новеллы инженеру Тинцу является огромная жаба, утверждающая, что раньше она жила на дне Стикса — той самой реки, через которую Харон переправляет тени умерших. Жаба эмигрировала из-за Первой мировой войны, которая, по ее словам, сделала два царства уж слишком похожими друг на друга. Гостья из Стикса рассказывает: «как я ни всматривалась, я не могла понять, где жизнь и где смерть; оба берега были испепелены и обезлюдены, глубокие воронки, могильными въямьями, изоспили их, и туман, смешанный с стланью ядовых газов, застилал левую и правую даль».

И жаба предлагает увеличить нарастающее сходство. «Дело не в войнах живых с живыми, — утверждает обитательница Стикса, — не в том, что вы, люди, существуете для взаимных похорон, а в извечной войне двух берегов Стикса, в непрекра-щающейся борьбе смерти с жизнью. Я предлагаю перемирье…» Нужна «коинциденция мертви и живи», которая произойдет из «мелочей, незаметно вштриховывающихся в жизнь…» К числу таких мелочей, по мнению жабы, относятся специальные автоматы