Маснави (поэма о скрытом смысле) - Джалаледдин Руми

халат.

И потому ответил так султану:

«Твое добро я сокрушать не стану!

Мой повелитель, дело не в цене,

Разбить красу такую страшно мне,

Ей подобает быть с тобою рядом.

Ущерб ей причинить — стать казнокрадом!»

И сей ответ был сердцу шаха мил.

Он управителя вознаградил.

Султан поочередно чудо мира

Дал в руки и сардара, и эмира.

Был награжден эмир, и первый воин

Был вслед за ним халата удостоен.

Султану говоря одно и то же,

Награды заслужили все вельможи.

Они же получили обещанья,

Что всем оклад удвоят содержанья.

А между тем такое награжденье

Их уводило прочь с пути спасенья.

Ведь каждый из ответов сих вельмож

На самый первый был ответ похож.

Их корыстолюбивые желанья

Манили на дорогу подражанья.

А подражанье — это тяжкий грех,

И он чреват расплатою для всех.

Но вот, вручив жемчужину Аязу,

Султан Махмуд сказал все ту же фразу:

«Скажи, Аяз, как велика цена

Жемчужины, что блещет, как луна?»

«Цена,— сказал Аяз,— коли исчислить,

Значительней, чем Я могу помыслить!»

«Тогда,— сказал султан,— ты расколи

Чудесное сокровище земли!»

Ну что ж, не дрогнула рука Аяза,

Слуга, он не ослушался приказа.

Вскричали все: везир, сардар, эмир:

«Такое мог содеять лишь кафир!»

Аяз ответил: «О столпы державы,

Хоть вы мудры, но вы сейчас не правы.

Как ни ценна жемчужина, но все же

Веленье шаха подданным дороже.

Я знаю, видел ваш корыстный взгляд

Не столь бесценный жемчуг, сколь халат.

Сошли вы за приманкою поживы

С прямой дороги, потому что лживы.

Меж тем на свете нет добра такого,

Что было б шахского дороже слова.

Вы жемчуга того, что молвил шах.

Разбили ослушанием во прах.

Ибо для вас бесценный жемчуг — идол,

Что идолопоклонство ваше выдал!»

Когда все это объяснял Аяз,

Придворные поднять не смели глаз.

За неразумие и ослушанье

Рекли вельможи слово покаянья.

И вздохи их раскаянья, как дым,

Вздымались ввысь стенанием глухим.

Султан без сожаления изгнал

Тех. кто его веление попрал,

Тех, для кого жемчужины сверканье

Служило поводом непослушанья,

Тех, для которых жемчуг и алмаз

Дороже, чем властителя приказ.

И вот Аяз перед владыкой снова

Склонился и сказал такое слово:

«О мудрый повелитель, чьи реченья

И небеса ввергают в изумленье,

Чья щедрость, коей в мире равных нет,

Деяний прочих затмевает свет,

О ты, кого узрев, свои покровы

И розы сбросить со стыда готовы,

Поверь, что нерадивость этих слуг

Возникла во дворце твоем не вдруг,

Ты был великодушен, и она

Твоим прощеньем легким рождена».

Да будет ясно всем, что лишь почтенье

Нам, подданным, дарует ясность зренья!

ИЗ КНИГИ ШЕСТОЙ

О том, как вор украл барана у некоего мужа

Хозяин некий как-то утром рано

Вел на веревке за собой барана.

Но этого барана жулик ловкий

Украл, ножом обрезав часть веревки.

Уразумев, что с ним стряслась беда.

Хозяин бегать стал туда-сюда.

А вор барана спрятал и тотчас

Стал у колодца слезы лить из глаз,

И потерпевший, свой прервавши бег,

Спросил: «О чем ты плачешь, человек?»

Заплакал жулик громче, чем досель:

«Упал в колодец полный мой кошель.

Достань мои пятьсот дирхемов с лишком,

И поделюсь с тобой я золотишком.

Неловкий, не могу полезть я сам,

Тебе за помощь сто дирхемов дам!»

Смекнул хозяин: «Даровое злато —

Мне за пропавшего барана плата.

Пусть мой баран украден, но — о чудо! —

Я денег обрету на два верблюда!»

И, скинув все, в колодец он полез,

А вор одежду взял и прочь исчез.

Увы, под властью жадности подчас

Благоразумье покидает нас.

О том, как сторож, охранявший караван, начал кричать только тогда, когда воры утащили все богатства

При караване сторож на привале

Ночь продремал, а воры не дремали.

Они все растащили и добро

В песок зарыли, спрятали хитро.

Купцы на ранней рани пробудились

И достоянья своего хватились.

И, понимая, что стряслась беда,

Искали, бегали туда-сюда.

Кричали все, а тот, кто был на страже,

Кричал сильнее прочих о пропаже.

Его спросили: «Наш неверный страж,

Где все добро, ответом нас уважь?»

Ответил сторож: «Появились воры,

Что на лихое дело были скоры!»

«Но что ж, ничтожный, как пустой мешок,

Добро ты