Маснави (поэма о скрытом смысле) - Джалаледдин Руми

За первую затрещину, пожалуй,

Два медяка сочел он платой малой.

Он крикнул: «Мне теперь наверняка

Заплатят все четыре медяка!»

Что ж, ничего судье не оставалось,

Как присудить больному эту малость.

Того желать не надо никому,

Что испытать несладко самому.

Когда кому-то ты копаешь яму,

Сам почему-то попадаешь в яму.

Поучительный рассказ о тюркском воине и вороватом портном

Мы знаем много случаев смешных

И грустных о нечестности портных.

Бытуют в мире всякие присловья

О вероломстве этого сословья.

О том, что вороватые швецы

По части краж большие мудрецы.

Однажды некто говорил о мелких

Портновских ухищреньях и проделках.

Казалось, излучал рассказчик свет,—

Ведь слушающих увлекал предмет.

Мы знаем, коль пред говорящим пусто.

То блекнет дар любого златоуста.

Когда никто не слушает чангиста,

То он и чистый звук берет нечисто.

Когда не ждет играющих успех,

То пальцы струн касаются не тех.

О том, сколь ремесло портного грешно,

В тот день рассказчик говорил успешно.

Ибо внимал его рассказу рьяно

Какой-то человек из Туркестана.

Был тюркский воин очень удивлен

Всем тем, что в этот день услышал он.

Спросил он: «В рассуждении уловок

Кто из портных у вас особо ловок?»

Ему сказали: «Есть искусный швец,

По этой части мастер и мудрец!»

Воскликнул тюрок: «Об заклад побиться

Готов я, что меня он побоится.

Не украдет нечестный сей портной

Не то что шелка — нитки ни одной.

В присутствии моем, хоть вороват,

И лоскуток он утаит навряд!»

Промолвил кто-то, глядя на скитальца:

«И не таких он обводил вкруг пальца.

Твоя, о воин, зоркость ничего

Не стоит перед хитростью его!»

Сказал приезжий: «Бьюсь я об заклад:

Ни верх он не урежет, ни приклад,

А украдет он, что ему не внове,

Так вот залог — скакун мой чистой крови.

Но если не обманет он меня,

Вы мне дадите лучшего коня!»

Уснул приезжий в эту ночь нескоро,

Все думал, как разоблачит он вора,

С чего начнет нелегкую игру?..

Но вот минула ночь, и поутру

Приезжий, взяв атласа дорогого,

Явился в лавку хитрого портного.

Портной приветливо, как только мог,

Раскрыл уста, и сладкий мед потек,

Он прял беседы шелковую нить,

Чтобы доверье в госте заронить.

О том о сем не проболтав и часа,

Заказчик расстелил кусок атласа.

«Скрои кафтан, чтоб в нем я биться мог,

Чтоб верх был узок, а подол — широк!

Верх оттеняет пусть мое сложенье,

А полы не стесняют пусть движенья!»

Сказал кроитель: «Дорогой мой друг,

Тебе я двести окажу услуг.

Бог свел тебя с честнейшим человеком!..»

И руки он поднес к груди и векам.

Промерил он кусок немалый шелка

И стал болтать почти что без умолка.

Он говорил, пока кроил кафтан,

Как в неком царстве глупый был султан.

О тех, что скупы сверх обычной меры,

Рассказывал и приводил примеры.

И вмиг, когда, смеясь что было сил,

Пришедший узкие глаза закрыл,

Припрятал швец материи немного

Так. что никто не видел, кроме бога.

От смеха тюрок плача и давясь,

С намереньем своим утратил связь.

Какой еще атлас, какой залог,

Когда от смеха воин встать не мог?

Он только всхлипывал: «О говорящий,

Твои рассказы мне шербета слаще!»

И падал на спину, не в силах встать,

Над чем-то рассмеявшись вдруг опять.

Тогда-то мастер вновь за шаровары

Засунул небольшой кусок товару.

А тюрок все просил, впадая в раж:

«Ты шуткою еще меня уважь!»

Портной шутил, сто принимал обличий,

И тюрок вовсе стал его добычей.

Он хохотал, открыть не в силах глаз,

И в третий раз оттяпал швец атлас.

А воин рек: «Не мучай, мастер славный,

Еще мне случай расскажи забавный!»

В душе портного пробудилась жалость.

Он думал: «Шелка много ли осталось?

Еще от пары баек, что смешны,

Не хватит шелка даже на штаны!»

Сказал портной: «От всех моих историй

Что обрести ты можешь, кроме горя?

Вот и кафтан твой выйдет маловат

Из-за того, что ты смеялся, брат!»

О люди, смейтесь в меру, а иначе

Веселый смех ваш будет горше плача.

И эта притча так была смешна.

Что споривший проспорил скакуна.

Притча в успокоение тех, кто страдает от гнета судьбы

Владелец лавки на базар из дома

Спешил дорогой, что была знакома.

Но понял вдруг: она запружена

Толпою