И море, и Гомер – всё движется любовью… - Евгений Михайлович Голубовский

Но и жизнь, и смерть Гоголя – мистически воздействовали на литературу.

Завет Михаила Булгакова: «Учитель, укрой меня своей серой шинелью».

И ведь укрыл.

4 марта 1852 года скончался Николай Васильевич Гоголь. Хоронили на кладбище Данилова монастыря. Чёрный надгробный камень из «черноморского гранита» выбрал для основания Иван Аксаков. Но в 1931 году решили в связи с закрытием то ли кладбища, то ли монастыря, перенести прах на Новодевичье. И тут ухе хоронили «по богатому, по первому разряду». Бюст, мрамор.

А когда умер Булгаков, Елена Сергеевна на складе кладбища искала ничейный камень. И ей подвезли основание с могилы Гоголя, надпись стесали

Так что укрыл. Своей серой шинелью.

Всем нам чаще в мыслях нужно обращаться к Гоголю.

Подумал, когда возникали «Юморины» – это был протестный акт, противостояние серости, заорганизованности буден и праздников.

Другие сейчас времена. Может, пришло время в этот день читать Гоголя.

Я сегодня перечитаю «Записки сумасшедшего».

Может что-то новое приоткроют мне в сегодняшнем дне.

Да и во мне самом.

Ставим томик Гоголя на «золотую полку» актуальной литературы.

Паустовский и Аренберг

31 мая 2019 года– день рождения Константина Георгиевича Паустовского.

Два года назад, получив в подарок его книгу с автографом, я написал эту статью. Тогда я ещё не пользовался фейсбуком, она была опубликована в нашем альманахе. Предлагаю её сегодня своим новым читателям.

«Не мемуары, а свободная повесть».

До сих пор не написана история журналистики в Одессе. И, боюсь, не будет написана. Тут нужен новый Олег Губарь, который на десятилетия ушел бы в библиотеки, в архивы. Но клонирование оказалось мистификацией, а выращиванию естественным путем новых подвижников не способствует наше время.

Конечно же, отдельные яркие фигуры интересовали исследователей. Публиковались фельетоны В. Дорошевича и В. Жаботинского, были собраны очерки Александра Дерибаса, не вошедшие в его книгу. Недавно О. Киянская и Д. Фельдман вернули из забвения журналиста, художника, чекиста Якова Бельского. Естественно, что были и другие исследования, касавшиеся некоторых журналистов. Но цельной картины, панорамы не было, и нет.

Хоть, впрочем, яркая картина, вобравшая в себя всего два года, была написана. И было это не исследование, не мемуары, а великолепная повесть Константина Паустовского «Время больших ожиданий»

Почему я сейчас вспомнил об этом? Да потому, что держу в руках эту книгу, изданную в 1960 году в Москве.

Подробнее напишу именно об этой книге, той, что держу в руках, дальше. А сейчас хочу рассказать, какое впечатление повесть произвела на меня в далеком 1959 году, когда я прочел её на страницах журнала «Октябрь».

Уже название повести – «Время больших ожиданий» – совпало с ощущением конца пятидесятых – начала шестидесятых годов. Смерть усатого палача, начало реабилитации невинно замученных, расстрелянных вновь воскресили надежды, пробудили большие ожидания. Что с того, что опыт мог подсказать, что большие ожидания чаще всего оканчивались печально. Но так хотелось верить…

Паустовского я читал и раньше, мне нравились его рассказы, но «Время больших ожиданий» очаровало. В книге была любовь к Одессе, знание Одессы, понимание Одессы. И, конечно, главным героем повести для меня был Исаак Бабель. Совсем недавно реабилитированный, уже прочитанный в недавно изданном сборнике, он представлял собой загадку, которую хотелось понять. Образ, созданный Константином Георгиевичем, как бы вписывался в «Одесские рассказы», делал Бабеля понятней и ближе.

Прошло более, чем полвека. У меня сохранилась любовь к этой повести и смутное ощущение теплоты, радости от того, что прочитал в 1959 году. Время от времени какая-то фамилия заставляла меня пересматривать, перелистывать повесть. То это был Николай Иванович Харджиев, в повести Коля Ходжаев, то Василий Регинин, который позже, в Москве, опубликовал «Двенадцать стульев», то Ловенгардт…

Каюсь, мое внимание не привлек Аренберг. Может, потому что я знал, что с ним знаком Саша Розенбойм, который встречался, беседовал с ним, а раз так, то выспросил тотально и надеяться на какую-то находку казалось уже бессмысленным. Каюсь, ошибался…

Недавно во Всемирном клубе одесситов мой старый приятель, журналист Вадим Кигель, лукаво улыбнувшись, спросил меня:

– Кому подарить книгу Паустовского с его автографом?

– Мне, – ответил я, ещё, признаюсь, не веря его словам.

– А кому подарил ее Константин Георгиевич?

– Моему дяде, журналисту Аренбергу…

И вот уже дома, вечером, я вновь открываю «Время больших ожиданий».

«Начали собираться сотрудники. Пришел репортер Аренберг, плотный человек со смеющимися глазами.

Он бурно радовался любой новости, будь то приход в порт норвежского парохода «Камилла Гильберт» или землетрясение в Аравии.

Его возбуждал самый ход жизни, все перипетии и подробности её движения, все её перемены, независимо от того, что это может принести с собой: беду или счастье. Это было для него вопросом тоже важным, но всё же второстепенным».

Эх, если бы была написана история одесской журналистики, как много интересного можно было бы прочитать об Александре Анисимовиче Аренберге. Многое я узнал уже сейчас из книги, подготовленной Е. Н. Гнединой, куда вошли тексты Александра Розенбойма и многих других.

В 1896 году, в восемнадцать лет, Аренберг начал работать репортером в газете «Одесские новости». Он родился в Тирасполе 21.1.1878 года. Окончил 3-классное училище, а дальше – самообразование. Он был знаком с К. Чуковским, С. Уточкиным, Л. Утесовым. Он брал интервью у В. Жаботинского, И. Бунина, Ф. Сологуба, А. Федорова, К. Костанди и П. Нилуса… Если бы он написал воспоминания!. Но, как он сказал Александру Розенбойму: «Слишком много воды утекло… – помолчал и добавил, – И крови».

Эти строки из замечательного труда Ростислава Александрова, а это псевдоним Александра Розенбойма «Путешествие внутри книги», исследования, посвященного «Времени больших ожиданий», книге, которую Саша любил, изучал, пропагандировал.

После «Одесских новостей» был «Моряк». Был Аренберг собкором «Правды» и «Соцземледелия».

А потом и его накрыл большой террор.

В упомянутой книге я прочитал об Аренберге: «…был арестован и сослан на 10 лет за анекдот, рассказанный в кругу друзей». Не совсем, оказывается так. Но об этом не знал ни Саша Розенбойм, ни Е. Н. Гнедина…

Интересно устроена жизнь. Именно в те дни, когда я вчитывался в биографию Аренберга, литературовед Оксана Киянская опубликовала в фейсбуке страничку расстрельного дела одесского журналиста Б. Флита. И там промелькнула фамилия Аренберга. Я попросил Оксану Ивановну дать мне возможность прочесть это дело (вместе с Алёной Яворской она будет его публиковать), объяснив, что меня интересует другой подельник – Александр Аренберг. И, получив это дело, прочитав все протоколы допросов, я понял, что дело было не в анекдоте, что «выдал» Аренберг