Молодая жена - Ирина Александровна Велембовская

умилением вспоминала спокойную, теплую осень в Тихом, робкую в своей бедности вдову, ушедшего на фронт рыжего Сеню-бригадира. Вспомнила, как плакала Марианна, когда они уезжали из Тихого.

«И этот мерзавец хочет, чтобы я Марианну теперь куда-то отдала! Вдруг он в самом деле этого потребует?»

Ангелина тихо заплакала от отчаяния. Плакала долго и, сама того не замечая, произнесла вслух несколько гадких ругательств, которые так часто слышала от Рядкова. Потом она вытерла слезы, подобрала растрепавшиеся волосы и стала думать о том, что делать.

Заскрипела калитка. Это вернулась Марианна, озябшая, с красными пятнышками на щеках. Платок сполз у нее на затылок, и на коротеньких светлых волосках надо лбом лежала светящаяся изморозь.

– Что это ты так быстро? – пряча заплаканные глаза, тихо спросила Ангелина.

– У нас только один урок был, – живо сказала девочка. – А потом нас на ферму водили, мы там кормили теленочка.

Марианна торопливо сняла свои новенькие калоши и подбежала к мачехе.

– Знаешь, какая у нас учительница хорошая! Мы стихи про войну читали! А чего ты плакала? Тебя дедушка обидел?

Ангелина не ответила.

– Ты правда хочешь, чтобы мы ушли отсюда? – тихо спросила она.

Глаза у Марианны стали большими-большими.

– Конечно! Мы же будем работать! Я тебя так буду любить за это! – И она кинулась мачехе на шею.

Та впервые обняла ее с материнской силой.

– Марианна! – рыдая, сказала она. – Я тебя никому не отдам! Ты же моя девочка!..

Утро было белое и опять резко холодное. Ангелина повязала голову черным платком и надела рыжую от глины телогрейку. Рядков уже был на работе, Марианна в школе. Кот с лежанки пристально смотрел на Ангелину, будто спрашивал: «Куда идешь?»

Она вышла на улицу и тихо пошла вдоль заборов и плетней по скользкой тропе в сыром снегу. И так же тихо, пряча лицо, спросила у встречной женщины, где живет председатель колхоза.

Лазуткин жил совсем неподалеку. Ангелина увидела его дом, который, пожалуй, был хуже других: и ниже, и темнее, и без крытого двора.

– Нету самого, – гостеприимно сказала Лазутиха. – К конюхам пошел. Сядь-ка, посиди.

Председательская жена по росту была баба-гвардеец, на полголовы выше дверной притолоки. Говоруха, щербатая и с сильной рябью на улыбчивом лице. Ангелина втайне надеялась, что Лазутиха не догадывается, кто она такая. Но та все знала. И спросила живо, как о чем-то совсем обычном, житейском:

– Ладишь со своим-то? А то ведь он Авдотью свою покойную так мутусил! По неделе на улицу глаз не казала, родимая!

Ангелина вспомнила, с каким уважением, даже с любовью говорил Рядков о своей покойной жене. И невольно содрогнулась.

– А ты не в положенье ли? – не унималась Лазутиха. – Чтой-то вроде пухлая?

– Да что вы! – вспыхнув, сказала Ангелина. И поднялась, чтобы скорее уйти.

Но хозяйка поймала ее за рукав.

– Слышь, чего скажу-то! Мы тут на Восьмой март собрались, киселю наварили, бражки! Уж попели, уж поплясали! Надо душу-то отвести нам, женщинам. Чай, мы работаем!

Она бы наговорила много, но Ангелина, боясь расспросов, не стала ждать и пошла искать Лазуткина сама. Наезженный след, чернота и навоз на снегу показывали, что тут дорога к конному двору. Она вышла на черный пятачок, в полукружье старых саней с поднятыми оглоблями и снятых с колес тележниц. Где-то рядом мальчишеские голоса покрикивали на лошадей и слышалось лошадиное отфыркивание.

– А! – сказал Лазуткин, увидев Ангелину. – Здравствуйте! Милости просим гривен на восемь!

Он вроде бы и не очень удивился, что она пришла.

– Давай за сарай отойдем, а то ветрено тут, продует тебя, – предложил он, мельком взглянув на ее ненадежную «справу».

Лазуткин был красивый, немного застенчивый молодой мужик. На мгновенье у Ангелины, когда она несмело взглянула в его серо-голубые глаза, опять родилась смутная мысль – увлечь, завоевать этого председателя. Но она тут же сама впервые устыдилась своих намерений.

Да и Лазуткин казался неприступным. Отойдя вместе с Ангелиной за стенку сарая, он и не подумал заигрывать, а спросил деловито:

– Ну, так что скажешь?

– Дайте мне, пожалуйста, какую-нибудь работу, – не глядя ему в глаза, тихо попросила Ангелина.

Он немного помолчал.

– Я уж тут про тебя думал, с правлением говорил. Надо нам, девка, тебя из этого омута тащить. В учетчицы пойдешь?

– Конечно! – сказала Ангелина и, в первый раз не испытав обиды от мужского равнодушия, вдруг заплакала от благодарности.

* * *

– …Все, все как есть подай сюда! – кричал Рядков, размахивая длинными, граблястыми руками. – Все до нитки скидай!..

Он толкнул Ангелину на постель и с силой стащил с ее ног валенки.

– К Лазутке ходишь! Поглядим, как гола-боса побежишь к своему коммунисту! Он тя в лыко, в рогожу оденет!..

– Я же ходила насчет работы… – сдавленно произнесла Ангелина.

– Насчет работы контора есть, а не по-за амбарами шастать! Скидай платье, говорю!

Ангелина почти машинально сняла с себя старое сатинетовое платье, утратившее цвет от долгого лежания в сундуке, – платье это принадлежало еще покойной Рядчихе. Рядков подхватил платье, быстро отомкнул сундук и сунул его туда.

– Рубаху давай! – приказал он, не глядя на Ангелину.

Она сидела почти нагая и смотрела на него остановившимися глазами. И в ту минуту, когда Рядков, решившись, видимо, поступиться рубахой, уже замыкал сундук, Ангелина вдруг метнулась к печи, схватила молоток, которым бьют кирпич, и с маху ударила Рядкова по лысеющему темени острым бойком.

Рядков сел на пол и закинул голову, прихватив ладонью хлынувшую кровь. Всегда розовая его губа мгновенно побледнела, а глаза из маленьких и глубоких стали большими и страшными.

– Нет, – сказал он еле слышно, – нет, врешь, не убьешь!

И, опершись на руки, он стал сначала на четвереньки, потом, шатаясь, выпрямился и пошел на Ангелину. Она вскрикнула страшным криком и, как была, босая и в одной рубашке, бросилась к двери.

Калитка, ведущая на улицу, была замкнута на засов. Боясь, что не успеет ее отомкнуть, Ангелина кинулась в раскрытые огородные ворота.

Натоптанная тропа вела к берегу и дальше, через реку. Ангелина бежала и не видела, как угрожающе синеют на реке разводья. Она в ужасе оглянулась на рядковский дом и сбежала на лед. Но под босыми ногами ее вдруг раздался хруст, и она опять отчаянно закричала.

Глава вторая

1

Этот зимний день у Зорьки тоже остался в памяти. Было это на праздник Конституции, 5 декабря 1947-го… В деревне не работали, готовились к выборам в местный Совет. Доверенные ходили по избам со списками и убедительно просили, чтобы в день выборов хозяйки с утра не затевались