Иосиф Бродский. Годы в СССР. Литературная биография - Глеб Морев

Поелику прежде я не имел опыта сотрудничества с издательством Советский Писатель, я полагал, что с моей стороны могли быть допущены какие-либо ошибки, связанные со специфическими проблемами, стоящими перед оным издательством. Поэтому я обратился с личным письмом к Д. А. Гранину, являющемуся членом Редакционного совета издательства Советский Писатель, с просьбой разобраться в моем деле.

29 апреля с. г. я узнал, что три члена Секретариата ЛО ССП – Д. Гранин, О. Шестинский, В. Орлов – ознакомились с моей книгой и рекомендовали Директору издательства Кондрашову ее к напечатанию. Узнав об этом, я направился к Кондрашову, дабы узнать, намерено ли издательство печатать мою книгу. Кондрашов ответил, что нет, не намерено.

О причинах отказа я не осведомлялся, но главный редактор по своей инициативе объяснил мне, что в настоящее время сильно обострилась идеологическая борьба, из какового сообщения я, по-видимому, должен был сделать вывод, что моя книга несвоевременна.

В связи со всем вышеизложенным (изложенным, притом, весьма кратко), я считаю необходимым заявить следующее:

Волею судеб, я – русский поэт. И, как таковой, я имею право требовать в издательских делах – соблюдения литературных норм, а к себе лично – уважения. Литературный труд является единственным источником моего существования и основным содержанием жизни. Занимаясь им на протяжении 10 лет, я, полагаю, имею основания достаточно трезво судить о качестве своей работы. Я убежден, что все, что я делал и делаю, служит и послужит к пользе и славе русской культуры. Не думай я так, я бы не брался за перо вовсе. Поэтому я не желаю ставить судьбу своих произведений в зависимость от чьих бы то ни было амбиций и настаиваю на установлении между мной и публикой отношений, лишенных какого-либо посредничества, а именно: отношений между автором и его читателями.

Я хочу напомнить, что своей репутацией человека подозрительного образа мыслей я обязан людям и обстоятельствам, к литературе отношения не имеющим. И продолжающееся положение, при котором мои произведения, не будучи опубликованными, подвергаются заглазному охаиванию, а сам я – публичным поношениям, считаю и вредным, и оскорбительным. Мои книги выходят во многих странах мира, а в отечестве разнообразные лица и инстанции, преследуя неведомые мне цели, превращают меня в литературное пугало. Появление своих произведений за рубежом поэтому считать идеологической диверсией врагов моей родины я отказываюсь. Гораздо более вредным и нетерпимым является искусственное замалчивание чьего-либо творчества, ибо это создает удушливую обстановку подпольщины и скандала. Чем дольше существует такое положение, тем труднее от него избавиться не только его жертвам, но и его создателям.

Я не знаю и не желаю знать, какие именно эмоции вызывает мое имя у руководства Лен. отд. издательства Советский Писатель – мистический или просто шкурный страх; но во имя здравого смысла, во имя той пользы, которую, я уверен, принесут читателю поэзии мои произведения, во имя, наконец, добрых нравов литературы, я настаиваю на том, чтобы с существующим положением было покончено. Ответственность, лежащая на издателях, совершенно ничтожна по сравнению с той, которую берет на себя автор; ибо ему приходится отчитываться не перед Горлитом, а перед народом и перед настоящим и будущим временем.

Я не знаю, перед кем именно я на свете грешен, но перед русской культурой и перед своим народом я чист. Я пишу по-русски и, надеюсь, пишу неплохо. Я не особенно беспокоюсь, в конечном счете, о судьбе своих произведений: стихи – вещь живучая, почти огнеупорная. Пройдет время, и народ скажет о них свое слово. Но мне хотелось бы, чтобы эта возможность была предоставлена ему сегодня, ибо тем самым мне будет предоставлена возможность его услышать.

Я обращаюсь с этим заявлением – написанным в единственном экземпляре – в Секретариат ЛО ССП и прошу быстрого и внятного ответа по его содержанию.

И. Бродский[575]

Этот текст, имеющий самое принципиальное значение и для понимания причин отказа «Советского писателя» от издания книги «Зимняя почта», и для реконструкции общественной позиции Бродского в период нахождения его в СССР, требует подробного комментария.

7

Судя по тексту Заявления, до получения окончательного отказа у Бродского состоялись две встречи в издательстве – одна, датируемая (приблизительно) 12 февраля 1968 года и упомянутая ранее в письме Гранину, и другая – состоявшаяся, по логике изложения дела, перед ней – видимо, на рубеже января-февраля[576]. На ней Бродский вместе со Смирновым и предполагавшимся редактором книги И. С. Кузьмичевым обсудили состав сборника и, по словам Бродского, согласовали сокращения и замены в нем.

Две встречи описаны и в набросках писавшихся много лет спустя воспоминаний М. М. Смирнова:

Разговор действительно предстоял трудный. Нужно было убедить автора не просто заменить несколько стихотворений, поправить какие-то <нрзб.>, а по существу пересоставить сборник так, чтобы он получил несколько иное звучание, чтобы в нем не [было] чувствовалось подчеркнутого безразличия к тому, что [окружает автора] <нрзб.> происходит в нашей жизни [к тому, что происходит в нашей стране].

– Вы заявляете, что любите свой родной город, улицу, на которой живете, вам дорога русская лит<ература>, – говорил я ему, – вот и дайте это почувствовать в вашей книжке, и тогда все встанет на [свое] место… <…>

Бродский с подчеркн<утым> вниманием слушал меня, не перебивал. Когда я кончил:

– Ну что же. Хорошо понимаю вас, вашу позицию <нрзб.>. Но ведь у меня своя позиция, свой взгляд на то, что требует от поэта время, что [он] поэт сам считает нужным сказать об этом. Тем не менее я подумаю над тем, что вы сказали. Пусть рукопись останется пока у вас, у меня есть второй экземпляр.

Через неделю Бродский позвонил и сказал, что зайдет за рукописью. Встреча была очень короткой.

– Сожалею, – сказал Бродский, – но замечания ваши принять не могу. Хочу видеть сборник таким, каким он сложился. Попробую предложить другому издательству. – Но попытка автора не увенч<алась> успехом. [Но с другим издательством у Брод] В Сов<етском> Союзе сборник так и не [увидел свет] вышел. А вскоре поэт и [уехал] вовсе покинул родину[577].

Как видим, если в изложении «конструктивного» (в целом) характера первой встречи Смирнов совпадает со свидетельством из Заявления Бродского, то в том, что касается передачи сути произошедшего на второй встрече, мемуарист с Бродским решительно расходится: содержащаяся и в Заявлении Бродского и в набросках Смирнова фраза о намерении «предложить [рукопись] другому издательству», в изложении Бродского произнесенная Смирновым, – в воспоминаниях Смирнова оказывается