Иосиф Бродский. Годы в СССР. Литературная биография - Глеб Морев

26 июня, незадолго до написания Бродским Заявления и, возможно, его последней встречи с руководством Ленинградского отделения «Советского писателя» (очевидно, что она произошла между 29 апреля и 11 июля 1968 года) в «Литературной газете» была опубликована обширная редакционная статья «Идейная борьба. Ответственность писателя», подводившая итог продолжавшейся более года непубличной (то есть не получавшей до этого момента отражения в советских медиа) дискуссии о взаимоотношениях литературы и государства с участием СП, партийных и государственных органов СССР. Центром этой дискуссии было так называемое (по слову А. Т. Твардовского) «дело Солженицына»[583] – «как уже само собой обознача[лось] для краткости содержание длинного ряда узких, расширенных и широких заседаний в Секретариате»[584] СП с начала лета 1967-го до начала 1968 года.

Представляется, что запрет в Ленинграде книги Бродского прямо связан с ответом на поставленные «делом Солженицына» вопросы, данным государством через статью в «Литературной газете».

Статья «Идейная борьба. Ответственность писателя» с формальной точки зрения являлась редакционным комментарием «Литературной газеты» к адресованному газете письму А. И. Солженицына от 21 апреля 1968 года с протестом против готовящихся без согласия автора зарубежных изданий неопубликованного в СССР романа «Раковый корпус» – по-русски и в переводах. По сути же, редакционный комментарий «Литературной газеты», во много раз превышая по объему письмо Солженицына (последний текст, опубликованный им в советской печати до высылки), резюмировал обсуждение вопросов, поднятых ранее открытым письмом Солженицына IV съезду СП СССР.

В письме съезду, разосланном в мае 1967 года десяткам писателей и получившем беспрецедентную для столь критического по отношению к СП документа поддержку его членов[585], Солженицын ставил, прежде всего, вопрос о «том нетерпимом дальше угнетении, которому наша художественная литература <…> подвергается со стороны цензуры и с которым Союз Писателей не может мириться впредь»[586]. В письме Солженицын указывал, в частности, на цензурные препятствия на пути к изданию законченных им произведений – романа «В круге первом», повести (в авторском определении) «Раковый корпус», сборника уже изданных в «Новом мире» рассказов и др.

Широчайший резонанс солженицынского письма – и внутри СССР, и особенно за рубежом – заставил власти инициировать в июне 1967 года процесс рассмотрения поднятых Солженицыным вопросов в Секретариате СП СССР – с июня по декабрь в СП прошли несколько встреч с Солженицыным, на которых руководство СП, с одной стороны, и Солженицын, с другой, пытались прийти к взаимоприемлемому выходу из сложившейся ситуации.

Противоречия обозначились сразу: если для Солженицына принципиальными были публичное опровержение клеветы, допускаемой партийными пропагандистами в отношении его биографии, и публикация «Новым миром» «Ракового корпуса» (что предотвращало его неконтролируемое издание за границей), то для руководства СП, действовавшего в этой ситуации в тесной связи с партийным руководством страны и органами госбезопасности, первично было осуждение Солженицыным зарубежных изданий не опубликованных в СССР вещей и использования его текстов и имени в западной антисоветской пропаганде. Как откровенно сформулировал первый секретарь СП СССР К. А. Федин на заседании Секретариата СП 22 сентября:

Не нужно искать искусственного повода для выступления. Какие-то слухи [о Солженицыне] – недостаточный повод. Другое дело, если Солженицын сам найдёт повод развязать возникшую ситуацию. Тут должно быть публичное выступление самого Солженицына. Но вы подумайте, Александр Исаевич, в интересах чего мы станем печатать ваши протесты? Вы должны прежде всего протестовать против грязного использования вашего имени нашими врагами на Западе. При этом, конечно, вы сумеете найти возможность высказать вслух и какую-то часть ваших сегодняшних жалоб, сказанных здесь. Если это будет удачный и тактичный документ – вот мы его и напечатаем, поможем вам. Именно с этого должно начаться ваше оправдание, а не с ваших произведений, не с этой торговли – сколько месяцев мы имеем право рассматривать вашу рукопись – три месяца? четыре? Разве это страшно? Вот страшное событие: ваше имя фигурирует и используется там, на Западе, в самых грязных целях[587].

В системе ценностей мира советской литературы персональная присяга режиму и его идеологии с середины 1920-х годов априори ставилась выше литературных достоинств тех или иных художественных текстов. Для советской власти, рупором требований которой выступал (как руководитель СП СССР) Федин, приоритетна была публичная демонстрация Солженицыным – и любым другим «проблемным» автором – абсолютной лояльности советской власти и государству. Только после этого – и с позиции безусловного доминирования государственных интересов и требований – могли обсуждаться частные уступки и компромиссы, касающиеся текстов, не укладывавшихся в прокрустово ложе советской цензуры.

Несмотря на принципиальный характер противоречий между требованиями СП и Солженицына, руководство СП какое-то время надеялось выработать компромисс, ожидая от Солженицына (согласившегося на некоторые редакторские сокращения в «Раковом корпусе») дальнейших уступок. 12 декабря 1967 года секретари правления СП СССР К. В. Воронков и С. В. Сартаков, подчеркивая, что «эта проблема имеет ряд очень сложных аспектов и является не внутрилитературной, а общеполитической, государственной, [и] мы крайне нуждаемся в советах о характере и тактике ее решения», информировали ЦК КПСС:

Дело в том, что уже после обсуждения <…> в Секретариате, редакция «Нового мира» заключила с А. Солженицыным договор и считает повесть «Раковый корпус» подготовленной к печати. Тем самым снимается ряд наших серьезных аргументов об установлении взаимоотношений А. Солженицына с органами печати на определенной основе. Существенно меняется позиция редакции «Нового мира», солидаризировавшейся отныне с позицией автора романа.

В то же время есть основания предполагать, что сейчас А. Солженицын склонен пересмотреть некоторые свои позиции. В частности, очередное его письмо в Секретариат <…> спокойнее по тону, чем предыдущие, и локальнее по содержанию, хотя значительная часть приведенных в нем утверждений также не соответствует действительности.

Учитывая вышесказанное, быть может, следует еще раз попытаться добиться от А. Солженицына печатного осуждения фактов использования его имени зарубежной печатью в антисоветских целях. Быть может, следует еще раз пригласить его для беседы и сделать соответствующие рекомендации, разъяснив, что только такой путь даст ему право рассчитывать на встречные шаги со стороны писательской организации[588].

Планы СП в отношении Солженицына корректировались, однако, позицией КГБ СССР[589]. Дело в том, что в сентябре 1965 года органы госбезопасности изъяли при обыске у московского знакомого Солженицына В. Л. Теуша его тайный архив, содержавший написанные в лагере радикально антисоветские тексты (в частности, пьесу «Пир победителей»). 5 октября КГБ направляет в ЦК КПСС отчет о конфискованных рукописях и специальный «Меморандум по оперативным материалам о настроениях писателя А. Солженицына»[590] – стенограмму частных разговоров Солженицына, полученную с помощью так называемого слухового контроля, а проще говоря – подслушивающих устройств, установленных КГБ в квартире Теуша. Из данных прослушки становятся ясны бескомпромиссно