Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Отец Христофор — духовник мой, духовник моих дочерей, но ко всяким делам он стремления давно не имеет, уж и не помню, когда исповедовалась ему или видела на амвоне его самого, всё клирики его, всё иные прелаты.

— Вот как? — удивляется генерал. — И что же, он так плох?

Маркграфиня замедляет шаг и, идя рядом с ним, тихо, чтобы не слышали фон Готт и горничная, почти шепчет ему:

— Немолод наш архиепископ, а ещё уже двадцать лет живёт в греховном браке с одной женщиной…

— Ах вот оно что!

— Да, — подтверждает принцесса. — Женщина та из хорошего рода и родила ему за те года пятерых детей, и ещё двое померли; и все доходы архиепископ тратит на свою семью, троим дочерям собрал хорошее приданое и сына одного уже женил, поместье ему устроил… В общем, он живёт так, чтобы про него лишний раз никто не вспоминал, чтобы никому дорогу, не дай Бог, не перейти, тих и кроток, как мышонок под печью… Думаете, он отважится от горожан Туллингена требовать выдачи колдунов Тельвисов? Думаете, станет заводить дело в Инквизиции? У нас во всей земле Винцлау на моей памяти ни одного такого дела заведено не было. Ни одной ведьмы не поймано при муже… Или про то мне не говорили.

— Может, поэтому подлые Тельвисы ничего и не боялись? Творили ужасы, и дерзость их так разгорелась, что осмелились они на госпожу земли покуситься.

— Может, и поэтому, — согласилась она со вздохом. И добавляет: — Даже спать боюсь, как подумаю, что эти люди не в кандалах, не за железными дверями… А вдруг опять я к ним в лапы попаду, а вдруг дочерей моих они захватят? — она крестится и шепчет: — Господи, спаси и сохрани. Как вспомню о них, так сердце холодеет… — она прикладывает руку к груди и снова вздыхает.

И был так горестен этот вздох, что Волков не выдерживает и, решая поддержать принцессу, говорит ей:

— Я съезжу к архиепископу и поговорю с ним.

— Вы? — она поднимает на него глаза, и на сей раз в её взоре барон замечает, кроме удивления, ещё и сомнение.

— Конечно. Я же Иероним Фолькоф, Рыцарь Божий, Опора Трона Святого Петра и Меч Господень, так записано в рыцарской книге кафедрала славного города Ланна. А солдаты зовут меня Инквизитором, так что у меня найдутся правильные слова для вашего отца Христофора. Конечно, обещать ничего не буду, но поговорить с ним уж поговорю. Злу надобно воздавать должное, иначе всякая нечисть уверует в свою безнаказанность, и тогда с нею слада просто не будет.

И после этого больше всяких слов сказала ему рука Её Высочества: женщина положила длань свою ему на запястье и поглядела на него, а в глазах её кавалер увидал слёзы.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 15

⠀⠀

Девочка была одета в красивое платье с кружевными манжетами, но полулежала при том на кровати поверх одеял, опираясь на большую кучу подушек, и, несмотря на жару, была прикрыта по пояс лёгким покрывалом. Она была причёсана, и волосы её были убраны лентами. Сама дева выглядела очень худой, а кожа её была, если не цвета воска, то близкая к тому. А вот глаза её вспыхнули интересом, едва генерал вошёл вместе с матерью в покои. Ещё одна девочка, лет семи, сидела за столом, её пальцы были перепачканы чернилами, она что-то писала и, кажется, только что отложила перо.

— Это моя старшая дочь, Ирма Амалия Альбертин-Винцлау фон Швацц, — подойдя к кровати, представила принцесса болезненную девочку.

«Альбертин… Ну конечно же, фон Виттернауф мне о том говорил… Муж принцессы, покойный маркграф, был из старинной фамилии Альбертинов. И получается… Эта девочка, хоть и дальняя, но родственница императора, а наш герцог хочет, чтобы маркграфиня отныне рожала родственников ему. Родственников здоровых и только мужеского пола».

А Её Высочество меж тем, указав на совсем юную девочку, добавила:

— А это наша младшенькая, Мария Оливия Альбертин-Винцлау фон Шталленвальд, — она жестом позвала младшую, — идите сюда, дорогая моя, я представлю вас самому храброму человеку, что я только видела в своей жизни.

И пока Мария Оливия вылезала из-за стола с круглыми от удивления, а может быть, и страха глазами, Волков подошёл к старшей и поклонился ей:

— Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург.

Девочка смотрела на него молча и с большим интересом, видно, от неожиданности, а барон взял её руку и поцеловал. Кажется, тогда она едва не перестала дышать и лишь бросала взоры на свою мать, как бы пытаясь удостовериться: мама, это, что, всё происходит в самом деле? Ну, так казалось генералу. А вот младшая, подойдя, смотрела на него уже несколько иначе, а после и вовсе спросила у матери:

— Матушка, а разве рыцари бывают стариками?

— Ах, Мария! — кажется, принцесса была раздосадована таким вопросом, несмотря на то что барон улыбался. — Барон вовсе не стар, он мудр, силён и очень храбр. Он один одолел десяток врагов, прислужников колдунов.

Но младшая всё ещё сомневается, она бросает взгляд на Волкова и добавляет тихо:

— Матушка, он ещё и хромой. Как он мог кого-то одолеть, с хромой-то ногой? У нас истопник Пётр хромой, так он с дровами еле ходит по дворцу.

— Ах, как вы глупы! — восклицает Её Высочество. Она негодует: — Что вы такое говорите, как вы вообще додумались сказать подобное? Барон очень силён; дай Бог, моя дорогая, чтобы вам попался такой сильный и смелый муж, как барон, — тут маленькая госпожа в ужасе открыла рот, видно, не о таком муже-рыцаре она мечтала, но прежде чем успела что-то произнести, её мать снова заговорила: — И что с вашим платьем?! Я просила вас одеться хорошо! Посмотрите, что с платьем! Оно всё в чернильных пятнах! Посмотрите, весь рукав в чернилах! И на груди тоже, идите переодеваться!

— Ну матушка! — воскликнула дева.

— Переодеваться! — грозно повторила мать. И тут же нянька схватила девочку за руку и потащила её в другую комнату.

— Ах, как она у нас глупа, — оправдывалась за поведение дочери принцесса. — Простите, дорогой барон.

— Ну, во-первых, — улыбался Волков, — никакой глупости юной девы я не заметил. Я и вправду уже не молод, и вправду хром. Просто она это всё заметила. А во-вторых, Ваше Высочество, — тут он заговорил заметно тише, — вам известен прекрасный способ загладить эту безобидную бестактность милого ребёнка сегодня вечером.

На что маркграфиня ответила лишь многозначительным взглядом: об этом поговорим потом. И тут же произнесла, обращаясь к старшей:

— Дорогая,