Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Господин, а это куда? Прятать в сундуки? — он протянул генералу шёлк, купленный совсем недавно.

На мгновение генерал задумался, а после решил взять драгоценный отрез с собой.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 18

⠀⠀

Маркграфиня заставила его подождать, видно, одевалась, и вышла к нему в красивом бархатном платье с открытыми плечами и грудью, может быть, чуть тяжёлом для стоявшей в эти дни жары. Он нашел её возле окна; принцесса ждала, пока горничные покинут её покои, при этом была хороша, была красива той красотой, которую женщина приобретает только в период первой зрелости, как раз после тридцати лет, когда женщина уже набрала сок, как персик в конце июля. И, видя его взгляд и довольная произведённым на Волкова впечатлением, после его низкого поклона и целования руки она ещё стала хвалиться:

— Как вы и велели, дорогой барон, наконец я вытребовала к себе казначея. Был он только что у меня. Пришёл, да начал хныкать про пустую казну, но я ему сказала, что пусть изыщет мне денег. Сказала, чтобы пять тысяч нашёл, а он ответил, что ему нужно всё согласовать с канцлером, мол, без него никак. Обещал дать ответ завтра, — принцесса была довольна собой, она улыбалась, но… кажется, только тут она почувствовала что-то. Разглядела перемену в нём и сразу спросила: — Барон, случилось что?

Случилось. Он не стал ей ничего говорить, а молча достал из-под колета бумаги и протянул ей.

— Письмо? — она не сразу взяла его. — Но это же… — женщина разглядела какие-то слова, — кажется это вам, барон.

— Мне, — подтвердил он. — Читайте, Ваше Высочество.

И тогда она взяла бумаги и начала читать, небыстро и внимательно. Но, прочитав, кажется, лишь четверть исписанного листа, маркграфиня оторвалась от чтения и подняла на него глаза: — А графиня — это?..

— Это моя сестра, — отвечал ей генерал. — А Георг Иероним — племянник мой, владелец графского титула.

— О Господи! — принцесса быстро перекрестилась и снова принялась читать. Генерал же ждал, пока она всё прочитает, а она, дочитав, снова взглянула на него: — И что же хотят те недобрые люди?

— Некоторых господ из фамилии Маленов не устраивает то, что титулом и доменными доходами ныне владеет ветвь Эшбахтов. Хотя к доходам мою сестру всё ещё не подпускают, и граф довольствуется доходом с вдовьего поместья своей матери, — отвечал ей Волков.

— Так, значит, они покушались убить мальчика? Убить вашего племянника из-за титула? Но убили какого-то человека… видимо, кого-то из ваших друзей?

Волков только кивнул ей в ответ и забрал письмо, но он не ожидал того, что произойдёт дальше. А произошло вот что: глаза маркграфини наполнились слезами, и она произнесла негромко:

— Во всяком случае, у графини фон Мален есть друзья, которые готовы за неё сражаться, которые готовы дать ей убежище… А ещё у неё есть брат, такой, как вы, — он ничего на то не ответил ей, и тогда Её Высочество, стараясь не разрыдаться и думая перевести тему, спрашивает у него, указывая на свёрток с тканью:

— А это у вас что?

Волков разворачивает тряпицу.

— Увидел чудную ткань, и сразу вспомнил прошлую ночь, что вы мне подарили, ночь была чудесна.

Она лишь коснулась шёлка рукой, а потом подняла на него глаза.

— Вы пришли прощаться, барон?

— Мне надобно быть дома, Ваше Высочество, — отвечал он, так и держа перед ней материю.

Она подняла голову, отвернулась от него, будто смотрит в окно, а сама стала платком вытирать слёзы. И чтобы как-то смягчить тяжесть этой минуты, скрасить свой отъезд, он добавляет:

— Я уеду до рассвета, а после ужина я буду у ваших дочерей, как и обещал.

А маркграфиня ничего ему не ответила, так и смотрела в окно, как будто в эти минуты не хотела его видеть, как будто он ей был неприятен, и тогда генерал, поклонившись, сделал несколько шагов назад, потом положил шёлк на комод возле стены и вышел из её покоев.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Эти вести поломали ему все планы: и планы с рыцарским достоинством для его людей, и его намерение поквитаться с купцами из Туллингена. Нет, он ничего им не простил, и Хенрик и Кропп остались не отомщены, и это… это не говоря про его серебро! Да-да… Он не забыл про своё серебро, генерал и хоть смирился с потерей денег, но вовсе не смирился с оскорблением, позорным фактом изъятия у него того серебра. Ведь как ни крути, а деньги у него просто отобрали. Встретили на дороге и отобрали. И этот факт очень его злил. Волков не показывал вида, держал в себе, но забыть про это оскорбление не мог и, ложась спать, надеялся не разбередить в себе эту рану, отодвинуть её от себя, забыть; в противном случае воспоминания об отобранном серебре рождали в нём злость, после которой о спокойном сне этой ночью можно было и не вспоминать.

Но сейчас даже серебро отходило на второй план. Теперь его терзали новые думы, и новые волны ярости заставляли сжиматься кулаки: подлые твари! Дождались его отъезда и решили убить «племянника»! Ребёнка! Ну ладно, это он ещё мог понять… Когда люди ослеплены великим желанием — а титул графа ничем иным считать и нельзя, — то они готовы пойти на всё… и убийство ребёнка, стоящего между титулом и ими, конечно, большой преградой не станет; но ведь у того ребёнка есть «дядюшка». И в этом случае люди дядюшкой просто пренебрегли как трусом, как стариком… И понимание того, что Малены его не ставили в расчёт, пренебрегали им, приводило его в ярость посильнее, чем отобранное серебро. Ведь горожане, забирая у него деньги и посмеиваясь над ним, его не знали. Да и он их не знал. И при желании со временем мог забыть этот свой позор и больше никогда не возвращаться в Винцлау, чтобы не освежать свой конфуз в памяти. Но в Малене всё было иначе. Ему буквально плевали в лицо, плевали с криками: и что ты нам сделаешь? Мы тебя не боимся! Не убили нынче, так убьём вашего ублюдка в следующий раз. А заодно и эту блудную его мамашу.

Да… Они кидали ему вызов. И в том, что это общее решение всей фамилии Маленов, владетель Эшбахта не сомневался. Волков шёл по душным коридорам