Руссо и Революция - Уильям Джеймс Дюрант

I. ДВОРЯНЕ И РЕВОЛЮЦИЯ

Франция насчитывала 24 670 000 мужчин, женщин и детей; так Неккер подсчитал численность населения в 1784 году.1 Это число выросло с 17 000 000 в 1715 году благодаря увеличению производства продуктов питания, улучшению санитарных условий, а также отсутствию иностранных вторжений и гражданских войн. В восемнадцатом веке нация в целом переживала подъем благосостояния, но в основном новый достаток был присущ среднему классу.2

Все французы, за исключением двух миллионов, жили в сельской местности. Сельскохозяйственной жизнью руководили королевские интенданты, провинциальные администраторы и приходские священники, а также сеньоры — феодалы, которых в 1789 году насчитывалось около 26 000. Они и их сыновья служили своей стране на войне в своей галантной, старомодной манере (шпаги теперь были скорее украшением, чем оружием). Лишь небольшое меньшинство дворян оставалось при дворе; большинство жило в своих поместьях и утверждало, что зарабатывает себе на жизнь, занимаясь сельским хозяйством, полицейским надзором, судами, школами, больницами и благотворительностью. Однако большинство этих функций перешло к агентам центрального правительства, а крестьяне-собственники развивали собственные институты местного управления. Таким образом, дворянство превратилось в рудиментарный орган, забирающий много крови из общественного организма и не дающий взамен ничего, кроме военной службы. Даже эта служба вызывала недовольство общества, так как дворяне убедили Людовика XVI (1781) исключить всех, кроме мужчин с четырьмя поколениями аристократии за спиной, из всех основных должностей в армии, на флоте и в правительстве.

Кроме того, дворян обвиняли в том, что они оставили огромные площади своих владений невозделанными, в то время как тысячи горожан голодали в поисках хлеба. Описание Артуром Янгом районов Луары и Шера справедливо для многих регионов Франции: «Поля представляют собой сцены жалкого управления, как и дома — нищеты. И все же вся эта страна [вполне] пригодна для улучшения, если бы они знали, что с ней делать».3 * Не мало дворян сами были бедны: одни из-за некомпетентности, другие из-за несчастья, третьи из-за истощения земель. Многие из них обратились за помощью к королю, а некоторые получили субсидии из национального бюджета.

Крепостное право, в смысле человек, привязанный законом к участку земли и постоянно подчиняющийся его владельцу за подати и услуги, в основном исчезло во Франции к 1789 году; оставалось около миллиона крепостных, в основном в монастырских владениях. Когда Людовик XVI освободил крепостных в королевском домене (1779), Парламент Франш-Конте (на востоке Франции) задержался на девять месяцев, прежде чем зарегистрировать его указ. Аббатство Люксей и приорство Фонтен, владевшие вместе одиннадцатью тысячами крепостных, а также аббатство Сен-Клод в нынешнем департаменте Юра с двадцатью тысячами крепостных, отказались последовать примеру короля, несмотря на призывы, в которых несколько церковников присоединились к Вольтеру.5 Постепенно эти крепостные выкупали свою свободу или обретали ее бегством; а Людовик XVI в 1779 году отменил право владельца преследовать беглых крепостных за пределами своих владений.

Хотя в 1789 году 95 процентов крестьян были свободны, подавляющее большинство из них по-прежнему облагались одной или несколькими феодальными повинностями, степень которых варьировалась от региона к региону. Они включали в себя ежегодную ренту (удвоенную в XVIII веке), плату за право завещать имущество, а также плату за пользование мельницами, пекарнями, винными прессами и рыбными прудами сеньора, на все из которых он сохранял монополию. Он оставил за собой право охотиться на свою дичь даже на крестьянские посевы. Он огораживал все больше и больше общих земель, на которых крестьяне раньше пасли свой скот и рубили лес. На большей части территории Франции корвет был заменен денежной выплатой, но в Оверни, Шампани, Артуа и Лотарингии крестьянин по-прежнему должен был ежегодно отдавать местному сеньору три или более дней неоплачиваемого труда на содержание дорог, мостов и водных путей.6 В целом и в среднем сохранившиеся феодальные повинности составляли десять процентов от крестьянского продукта или дохода. Церковная десятина составляла еще восемь-десять процентов. Добавьте сюда налоги, уплачиваемые государству, рыночные налоги и налоги с продаж, а также сборы, уплачиваемые приходскому священнику за крещение, брак и погребение, и крестьянину оставалась примерно половина плодов его труда.

Поскольку денежные платежи, получаемые лордами, уменьшались в цене из-за обесценивания валюты, сеньоры стремились защитить свои доходы, увеличивая пошлины, возрождая давно вышедшие из употребления пошлины и огораживая все больше общих земель. Сбор пошлин обычно поручался профессиональным агентам, которые зачастую были бессердечны в своей работе. Когда крестьянин оспаривал право на определенные поборы, ему отвечали, что они указаны в списках или реестрах маноров. Если он оспаривал подлинность этих списков, дело передавалось в манориальный суд или провинциальный парламент, судьи которого контролировались сеньорами.7 Когда Бонсерф, тайно поощряемый Тюрго, опубликовал (1776) брошюру «Недостатки феодальных прав», в которой рекомендовал сократить эти права, он подвергся порицанию со стороны парижского парламента. Вольтер в возрасте восьмидесяти двух лет вновь поднялся на борьбу. «Предлагать отмену феодальных прав, — писал он, — равносильно посягательству на владения самих господ из Парламента, большинство из которых владеют вотчинами….. Это случай, когда церковь, дворянство и члены Парламента… объединились против общего врага — т. е. народа».8

То же самое можно сказать и о феодальных пошлинах. С точки зрения дворянина, они представляли собой закладную, которую крестьянин свободно принимал на себя в качестве части цены, за которую он покупал участок земли у его законного владельца, который во многих случаях добросовестно приобрел его у предыдущего владельца. Некоторые бедные дворяне зависели от податей, чтобы прокормиться. Крестьянин гораздо больше страдал от налогов, десятины, требований и разрушений войны, чем от феодальных повинностей. Послушайте величайшего и благороднейшего из французских социалистов, Жана Жореса: «Если бы в обществе Франции XVIII века не было других злоупотреблений, кроме презренных остатков этой [феодальной] системы, не было бы необходимости в восстании, чтобы залечить боль; постепенное сокращение феодальных прав, освобождение крестьянства позволили бы осуществить изменения мирным путем».9

Самой примечательной чертой французского дворянства было признание своей вины. Многие дворяне не только присоединились к философам, отвергнув старую теологию; некоторые, как мы уже видели, смеялись над устаревшими прерогативами своей касты.10 За год до революции тридцать дворян предложили отказаться от своих материальных феодальных привилегий.11