Знакомьтесь, Черчилль - Синклер Маккей

всецело зависели от военной помощи Британии, — стало невыносимо унизительным для этого гордого человека. Его главная цель — чтобы Франция, несмотря на вторжение, после войны сохранила свои имперские территории и считалась одним из победителей — казалась чистым донкихотством. Позже Черчилля спросят, что он думает о де Голле и можно ли описать его как великого человека. «Он эгоистичен, высокомерен, считает себя центром мира, — ответил Черчилль. — Да, вы совершенно правы. Это великий человек».

В 1941 году возникла серьезная напряженность из-за ближневосточных земель Сирии и Ливана, где французская армия Виши (союзник нацистов) воевала с войсками «Свободной Франции» де Голля. Британцы не признали движение как правительство в изгнании, де Голль был в ярости от решения Черчилля, и не без причины: тот посоветовал своим военачальникам позволить французскому лидеру «вариться в собственном соку». После очередной вспышки ярости француза Черчилль договорился встретиться с ним на Даунинг-стрит, наедине и в частном порядке. Дверь оставалась закрытой не меньше часа, и коллеги заволновались, уж не убил ли генерал первого лорда Адмиралтейства. В конце концов они вошли в кабинет и увидели Черчилля и де Голля, которые мирно сидели рядом, покуривая сигары Черчилля, и выглядели на удивление довольными.

Постоянные нападки де Голля на недостаток помощи со стороны Британии — плюс его личное желание отстранить Черчилля от американского влияния и выдавить из «англосаксонского» альянса — привели в 1943 году к удивительно яркой речи последнего. Генералу было сказано следующее: «Каждый раз, когда нам приходится выбирать между Европой и открытым морем, мы выбираем море». Однако позже, в День Д, когда де Голль во время обращения по радио призвал сыновей Франции подняться и поблагодарить Англию за помощь в освобождении родины, Черчилль заплакал. Случилось это в присутствии генерала Гастингса Исмея. Черчилль, поняв, что его слезы заметили, прокричал тогда Исмею: «А вы просто бочка с салом! У вас что, напрочь отсутствуют чувства?!»

Впрочем, де Голль и сам не был чужд сентиментальности. Пройдя через период очень непростых и бурных отношений с Черчиллем, он нашел в 1942 году время, чтобы трогательно оказать внимание его невестке Памеле (тогда она была замужем за сыном Черчилля Рэндольфом; позже вышла за посла США в Париже). Он передал ей иллюстрированную книгу на историческую тематику — подарок внуку Черчилля (названному в честь деда Уинстоном). «Мадам, — писал он в сопроводительной открытке, — я взял на себя смелость послать Вам старинную книгу для вашего сына Уинстона; в ней есть картинки с изображением Мальборо. Это единственное, что я увез с собой из Франции. Глядя на эти графические иллюстрации, юный Уинстон Черчилль, возможно, вспомнит о французском генерале, который в годы величайшей в истории войны был искренним почитателем его деда и верным союзником его страны».

Это были не просто слова от чистого сердца — но жест и послание на века.

«Он спросил, что я буду пить». Бернард Монтгомери, лето 1940 года

[91]

Всю зиму 1939–1940 годов в Британском экспедиционном корпусе, базировавшемся во Франции, проводились учения: солдаты вместе с французскими союзниками готовились к немецкому вторжению. Однако в мае 1940 года, когда вермахт нанес удар, учения не помогли. Отступление из Дюнкерка — маленькие корабли под сильнейшим обстрелом с воздуха переправили более 330 тысяч британских солдат из Франции, фактически из осады на пляжах, — стало для страны поистине выдающимся событием. Те корабли и их отважные экипажи, казалось, вызвали к жизни некую алхимическую смесь сэра Фрэнсиса Дрейка и Трафальгарской битвы. Одним из вывезенных тогда военных был генерал-лейтенант Бернард Монтгомери, и теперь его переполняли горечь и желчь. Он понимал, что истинная суть этих событий куда темнее, чем думали многие: очевидно, что Гитлер замышляет вторжение и в Британию. Но готова ли его страна отразить атаку?

«Настоящей бедой в Англии в первые дни после падения Франции было то, что народ еще не понял всего смысла произошедшего и того, что может произойти в будущем, — писал фельдмаршал Монтгомери годы спустя. — Многие считали тот факт, что Британский экспедиционный корпус смог уйти из Дюнкерка, великой победой британского оружия. Я же помню отвращение многих других, подобных мне, при виде британских солдат, разгуливавших по Лондону и другим местам с цветной эмблемой на рукаве со словом “Дюнкерк”. Они считали себя героями, и граждане думали так же. Все эти люди не понимали, что британская армия потерпела при Дюнкерке сокрушительное поражение, и теперь нашему дому на острове грозит огромная опасность».

Генерал-лейтенант Монтгомери образца 1940 года лучше других знал и понимал ужасные ритмы и скорость войны. В Первую мировую ему прострелили легкое, и пришлось притворяться мертвым, навалив на себя труп другого солдата, в безжизненное тело которого впивались летевшие пули. Оправившись после ранения, он снова вернулся на Западный фронт. Та война во всей красе показала ему снобистскую суть военной иерархии: генералы никогда не говорили со своими людьми. Монтгомери был уверен, что так не годится. Как он вспоминал спустя годы в своих мемуарах, в роскошное облачное лето 1940 года на южном побережье Англии, зная, что ждет страну, готовился к предстоящим испытаниям:

«Я впервые встретился с Уинстоном Черчиллем и его женой летом 1940 года на южном побережье, неподалеку от Брайтона. За годы войны нам суждено было подружиться, и сегодня я считаю его главным среди всех своих друзей… Хочу описать ту первую встречу подробнее, поскольку я часто возвращаюсь к ней мысленно и мы с ним вместе часто о ней вспоминали.

Штаб моей дивизии находился недалеко от Штейнинга, в доме, расположенном к северу от холмов. Мне сказали, что премьер-министр пожелал провести вторую половину дня 2 июля в моей дивизии. Он должен был приехать автомобилем, а мне нужно было завершить его тур в Брайтоне, чтобы он мог вернуться в Лондон вечерним поездом. В те дни политики меня совсем не впечатляли. Я считал, что именно они в основном несут ответственность за все наши беды. Но с этим политиком мне очень хотелось встретиться, ведь он много лет и задолго до начала войны рассказывал нашему правительству о том, что ждет страну…

Он приехал с миссис Черчилль… и еще с несколькими людьми, среди которых был Дункан Сэндис. Я так и не узнал, что подумал Черчилль обо мне в тот день; но на меня он произвел чрезвычайное впечатление (есть предположение, что Черчиллю Монтгомери поначалу очень не понравился, но это скоро изменилось. — С. М.)… Я повез его в колледж Лансинг, где квартировал полк “Королевские винтовки Ольстера”, и продемонстрировал учебную контратаку на небольшой аэродром на побережье, ниже которого, предположительно, находился участок, захваченный немцами. Он пришел в восторг от увиденного… Затем мы направились вдоль побережья и закончили тур в Брайтоне около 19:30. Он предложил отужинать с ним