Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов

целой вселенной со своими законами и целями. Почему нельзя сделать этот рисунок значимым, сравнимым с полноценными полотнами, которыми украшены стены дорогих и престижных музеев и частных коллекций? Грубый и злой учитель обязательно высмеет эту неумелость, эти несуществующие линии и неуместные краски. Он никогда не увидит того, что видит душа ребенка, создавшая новый полноценный мир. Учитель поставит ученика в угол, накажет розгами и плетью, задушит в объятиях своей ненависти ко всему, выходящему хоть за какие-то рамки дозволенного. Учитель стоит на страже низменных и незыблемых законов того незадачливого и пошлого мира, из которого ушел Неф.

Конечно, это все нелепо, и завтра он вернется, обязательно вернется, раскаявшись в своем глупом поведении, нет, просто придумав какую-нибудь историю. Чтобы самому не было стыдно за эту затею, чтобы самому поскорее забыть весь этот бред, который произошел с ним в последние дни. Но это будет завтра, а сегодня Неф будет спать в больничной палате, в которую он попал после того, как машина, на которой он ехал к Михалычу, со всего хода врезалась в такую же безумно мчавшуюся навстречу вечной жизни иномарку. Водитель погиб на месте, а Неф отделался незначительными травмами. Правда, сильно болело под левой лопаткой. Но это паук или змея, укусившие его той самой ночью перед траурным юбилеем.

VII

Как все произошло, Неф, конечно, не помнил. Такие вещи всегда происходят моментально: неожиданная встреча с бездной, встреча незапланированная, к которой никто никогда не готовится. Его спасло, что он был на заднем сиденье. Когда автомобили столкнулись, Нефа ударной волной откинуло сначала наверх, а потом прижало под сиденье. Очнувшись, он обнаружил, что вывихнуто левое плечо и сильно болел затылок, на котором возникла огромная шишка. Но даже сотрясения не было, был сильный удар, который отключил его. Как будто он попал в какой-то спасительный кокон, образовавшийся внутри салона автомобиля, кокон тем более чудесный, что, глядя на красное месиво, оставшееся после водителя, понимаешь, что естественных шансов на выживание у Нефа не было никаких. Он вспомнил последние мгновения перед столкновением: две огромные ярко светящиеся фары, как глаза ночного чудовища, появляются из небытия, снова погружая в него все живое.

Больница, располагавшаяся в районном центре, показалась Нефу вполне подходящим местом, в котором можно затаиться на пару дней. Потом будет ясно, что делать. Но сейчас требовался перерыв, чтобы перевести дух. А ведь могло все уже закончиться. Разом. И тогда бы исполнил он предостережение Ф. М. о невозможности жить после сорока. Вот было бы как промыслительно: не успел осознать тщетность и потому ненужность дальнейшей жизни, которой вынес отрицательный приговор, как тут же этот приговор и был бы приведен в действие самым простым образом.

Нет, это было бы слишком легко и безучастно. И поэтому недостойно той силы, которую называют торжественно и благоговейно – провидение. Возможность быть убитым посторонней, безразличной и, скорее всего, случайной внешней силой не могла рассматриваться всерьез. Здесь нужно что-то другое. Не самоубийство, конечно, об этом не может быть и речи, но что-то, явно выходящее за рамки простого. Было очень стойкое и глубокое ощущение, что если не сама смерть, то что-то соравное ей должно произойти в жизни, иначе… Иначе вообще не стоило и начинать жить, да что там начинать, родиться вообще не стоило бы.

Странно, что мысль о самоубийстве (не применительно к себе, а вообще, как одна из возможностей человеческого исхода) только сейчас впервые пришла к Нефу. Никогда он раньше об этом не думал не только по отношению к себе, но и к другим. Когда он слышал о довольно часто происходящих таких случаях, он как бы отключался, и его внутреннее «Я» делало вид, что речь идет о таких несуществующих и неважных вещах, как инопланетяне или снежный человек. Самоубийство было событием того же порядка, как бы не имевшее совсем никакого отношения к реальному порядку жизни.

А тут, едва миновав смерть, Неф задумался о самоубийстве. Но опять не применительно к себе, а вообще, теоретически, как оно вообще возможно, что должно заставить человека, вот этого, и так смертного, то есть обреченного на смерть и потому более всего боящегося ее и желающего жить во что бы то ни стало, вот этого смертного, заставить добровольно прервать свою жизнь, то есть знать, что через мгновение произойдет то самое сальто-мортале в неизвестность, которого более всего люди боятся, избегают и откладывают на как можно дальнее потом: никогда, ни за что, не я.

Наличие таких, конечно, ограниченных числом людей говорит о том, что человек – все-таки очень странное существо и ему мало что про себя самого известно. Ведь очевидно, что самоубийство нарушает какую-то законно положенную границу дозволенного. И, нарушая ее, человек становится выше той силы, которая положила эту границу. По крайней мере, он становится выше своей биологической природы с ее естественным страхом смерти и жаждой жизни. А здесь человек показывает, что в нем самом есть нечто высшее, нечто, выходящее за пределы биологической целесообразности. Вот неслучайно, что религия считает самоубийство самым страшным грехом: в нем человек превозмогает границы своего тварного и, значит, смертного естества и приближается к божественному. То есть идет в ту сферу, в которую ходить ему запрещено, не позволено.

Что, Бог полагает человеку границы? Указывает, куда ему идти и, главное, зачем? Дает ему цель и смысл жизни? Но тогда это не Бог, а какой-то самый страшный враг рода человеческого: дать человеку ясную, разумную цель его существования – значит при жизни умертвить его, прекратить его духовный поиск, который один и делает человека человеком. И Творец, Создатель создает себе игрушку, начиняет ее смыслом и смотрит, как она себя ведет: если принимает этот смысл, то покорно движется к нему, а если не принимает его, то корчится, как мелкая букашка, в муках и страданиях. А Создатель все это созерцает, и, видимо, это ему доставляет несказанное удовольствие.

Да никогда Бог не мог быть таким, заключил Неф, хотя он не был не то чтобы теологом или философом, он едва был по-настоящему образованным человеком. Что может дать техническое образование современному человеку? Еще больше превратить его в винтик и механизм, отобрав те крупицы духа, которые, возможно, в нем были. Такое образование не дает, а отбирает. Но Неф все же знал, что все самые великие умы человеческие никогда не думали о Боге так прямо и просто. Всегда в их исканиях и размышлениях было больше смятений, волнений и тревог, нежели благодушия и спокойствия. Да тот же