Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов

Вся эта затея с его уходом теперь показалась ему совершенно глупой, не заслуживающей никакого оправдания. Это поведение какого-то незрелого и нестойкого человека, каким он был раньше. Нельзя вторую половину жизни начинать с этого. Два раза не войдешь никуда: жесткие воды безразличного времени не оставляют никакого шанса.

Горькое чувство, непонятно откуда пришедшее: то ли из живота, то ли из головы, то ли еще откуда-то, – захватило Нефа и долго не отпускало. Каким нужно было быть наивным простаком, думая, что ничего не может измениться, что все будет по-прежнему, что она, эта стройная голубоглазая блондинка, будет сидеть у окошка в ожидании неведомого чуда. Конечно, она вышла замуж и уехала. По любви? Нет, конечно, нет, уговаривал сам себя Неф, пытаясь справиться с вновь нахлынувшими ревностью и досадой. Но решимость не возвращаться домой стала теперь настолько очевидной и естественной, что от этого сделалось радостно и вернулась ушедшая было окрыленность. Нужно идти дальше. Но весь вопрос: куда?

Не имея никакого определенного плана, Неф нырнул в самую толщу зимнего морозного дня.

V

Бывают моменты, когда в сознании вдруг поселяются какие-то фраза, мелодия, слово, картина, поселяются так навязчиво, что нет никакой возможности отделаться от этого состояния. Что бы ни делал, где бы ни был, с кем бы ни говорил, мозг назойливо сверлит это жало, отупляя живые восприятия. Потом свыкаешься с ним и уже не замечаешь, что находишься во власти этого демона.

Таким вот демоном для Нефа в последние сутки стали те слова Ф. М. о том, что «дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно». Как мантра повторялись они, повторялись, врезаясь все глубже и глубже уже даже не в сознание, а в его плоть, в каждую клеточку его сорокалетнего организма, отравляя его непонятным ему самому веществом. Иногда, несколько оживляя сознание, изнуренное повторением одного и того же, залетала еще одна известная фраза, которая раньше воспринималась с иронией – «земную жизнь пройдя до середины». Откуда же он знал, что это середина? Исходя из данных о средней продолжительности жизни? Или здесь что-то другое? Но, так или иначе, с этого момента начинается перелом, происходят вещи, ранее не виданные.

Не замечая людей, улиц и домов, Неф шел бодро и решительно по направлению к неизвестной цели. Он двигался бесцельно в самой гуще плотно населенных разными целями человеческих пространств, повинуясь своим немыслимым, неразумным и, скорее всего, безумным импульсам. Он был вдохновлен и окрылен своим безумием, которое пьянило его бесконечным восторгом именно оттого, что у него теперь наконец-то не было никакой цели. Возможно, это было самым завидным действием, которое он никогда не мог себе позволить, будучи всегда поглощен заботами, обязанностями, необходимостью, рутиной. А сейчас никакой необходимости не было; он просто шел и шел, наслаждаясь этим своим в чем-то авантюрным, в чем-то азартным, но, в сущности, таким важным и единственно значимым в тот момент делом. Было чувство какого-то внутреннего освобождения, которое нельзя было не признать и не возрадоваться ему.

Невольно мысли Нефа возвращались к Сонечке. В этой бесконечно длящейся песне про сорокалетие мысль о ней была светла и даже разумна. Немного пугаясь правды, как будто эта правда могла унизить его, перечеркнуть что-то существенное в его жизни, он старался не думать о случившемся, предпочтя воспоминания анализу. Но воспоминания тоже были анализом; Неф не мог просто вспоминать приятные картины прошлой жизни с Сонечкой. Совесть говорила о том, что здесь было что-то неправильное, ненормальное, какое-то искусственное и обреченное. Она и раньше, оказывается, говорила ему об этом, и было неприятно и противно. Но в силу каких-то человеческих установок безразличия к самым важным вопросам жизни, о которых нам всегда сообщает внутренний голос, Неф просто игнорировал все эти уколы, муки и терзания. Оказывается, были ведь и терзания! Да еще какие!

Неф вспомнил, как много времени они могли проводить с Сонечкой наедине. Особенно в будничные дни, когда не нужно было заботиться о хлебе насущном. Характер работы Нефа позволял ему всегда в достаточной мере располагать своим временем. Сонечка же вообще не работала и была готова превратить свою жизнь в одно большое непрекращающееся праздничное действо. Он чувствовал себя с ней беззаботным и счастливым, ведь счастье – не постоянное состояние, а то, что случается мгновенно и непредвиденно, разрывая тугое полотно обыденности благодатными вторжениями божественной радости. Наверное, неслучайно в этом своем мечтании о собственной смерти Неф почувствовал всю силу Сонечкиной любви, способную поднять его из гроба.

Конечно, он не мог не понимать, что это незаслуженный дар и если им не распорядиться правильно, то он непременно отнимется, просто исчезнет. «Дал и взял». Как и произошло сегодня, в это морозное зимнее утро, когда Неф навсегда покинул свой дом. И все же он понимал, что окончательная потеря Сонечки не есть потеря в каком-то другом, более тонком, точном и возвышенном, смысле. Как и его уход. Это было скорее приобретением, нежели потерей. Правильно, что он пошел именно к ней, интуиция его не подвела: он должен был столкнуться лицом к лицу со своими иллюзиями, чтобы навсегда избавиться от них, чтобы понять, что жизнь есть совсем другое, нежели он думал о ней во все это время своего то потухавшего, то разгоравшегося, но, в сущности, ненужного существования.

Вопрос о жизни возник теперь как боль, как непроходящая, устрашающая боль, свидетельствующая о болезни, возможно, смертельной. И если сейчас, именно здесь и сейчас, в этот зимний день, на этом крохотном участке всеобщего человеческого бытия, не предпринять чего-то срочного и важного, чего-то запредельно важного, то произойдет катастрофа. Что произойдет конкретно, он не понимал, но чувствовал, что случится самое страшное.

Неф почувствовал, как бежит время, как оно исчезает, унося в свою темную беззвучную пропасть все сущее, как время под действием своей невозможной скорости не позволяет ничему свершиться всерьез, в полной мере, не позволяет осознать и оценить само существование, не позволяет найти его смысл, всегда оставляя вопрошание в самой незавершенной фазе, и поэтому все всегда начинается снова. И одновременно он осознавал, что время стоит на месте, стоит как свинцовое марево, нависшее над миром и покорившее его своей колдовской обездвиженностью, как оно растягивает своей дьявольской силой упругую плоть бытия, превращая дни, минуты, мгновения в фантомы, в механические стрелки часов, бессмысленно вращающиеся вокруг своей оси, совершая проклятие вечного повторения одного и того же. Эти