Жизнеописания цезарей. С комментариями и разъяснениями - Плутарх

LI. Александр окончательно вышел из себя, схватил одно из находившихся под рукой яблок и швырнул им прямо в Клита, сам между тем стал искать свой кинжал. Один из его телохранителей, Аристофан, успел унести его. Другие обступили царя и умоляли успокоиться. Он вскочил и стал звать по-македонски своих оруженосцев, что было знаком большого бунта. Трубачу он приказал трубить и ударил его кулаком за то, что, по его мнению, он медлил и не хотел повиноваться. Позже трубач пользовался особенным уважением его за то, что благодаря главным образом ему в армии не сделалось тревоги.

Друзья Клита с трудом вытолкали его из зала. Он, однако, не сделался уступчивее, напротив, снова вошел другими дверьми и с полным презрением и дерзостью стал декламировать следующие стихи из «Андромахи» Еврипида:

О, какой дурной обычай существует в Греции…

и т. д.

Тогда Александр вырвал копье у одного из телохранителей и пронзил им Клита, который шел к нему навстречу и отдергивал занавес дверей. Клит со стоном и ревом упал на пол. Раздражение царя разом прошло. Он пришел в себя и, видя стоящих вокруг в безмолвии своих друзей, успел вырвать из трупа копье и хотел ударить себя в горло. Его удержали. Телохранители схватили его за руки и насильно унесли в комнату.

LII. Всю ночь он провел в рыданиях. На другой день он перестал кричать и плакать, но лежал, не говоря ни слова, и только тяжело вздыхал. Друзья, испуганные его молчанием, насильно вошли к нему. Он не слушал никого, но, когда жрец Аристандр напомнил о виденном им сне, имевшем отношение к Клиту, и о примете в доказательство, что случай этот давно был предопределен судьбой, он стал, по-видимому, сдаваться. Тогда к нему ввели философа Каллисфена, родственника Аристотеля, и абдерца Анаксарха. Каллисфен старался подействовать ласковыми словами на его нравственные стороны, старался не говорить о случившемся прямо и успокоить его горе, не оскорбляя его. Анаксарх проложил с самого начала собственную дорогу в философии и приобрел известность человека, с презрением, с пренебрежением относящегося к своим знакомым. Тотчас при входе он вскричал: «А-а, вот кто такой Александр, на которого обращены теперь взоры всего мира! Он лежит, плачет, как раб, боясь людских законов и осуждения, он, который должен быть сам законом и олицетворением справедливости! Он одержал победы для того, чтобы царствовать и управлять, а не для того, чтобы быть рабом других и уступать в угоду пустому мнению! Разве ты не знаешь, – продолжал он, – что на троне, рядом с Зевсом, сидят Дика и Фемида для того, чтобы делать законным и справедливым всякий поступок царя?..» Своей речью Анаксарх действительно облегчил горе царя, но сделал его характер в некоторых случаях еще заносчивее и более дерзким. Благодаря этому он вошел в большую милость у Александра и сделал, кроме того, неприятным для него общество Каллисфена, которого и так не любил за его серьезность.

Анаксарх из Абдеры (ок. 380–320 гг. до н. э.) – древнегреческий философ, сопровождал Александра в восточном походе, войдя в близкий круг царя. Учитель философа Пиррона, основателя античного скептицизма. После смерти Александра был жестоко убит кипрским тираном Никокреонтом.

Дике – богиня правосудия. Фемида – богиня справедливости.

Говорят, однажды за обедом зашла речь о временах года в Персии и ее температуре. Каллисфен разделял вместе с другими мнение, что ее климат холоднее и гораздо суровее климата Греции. Анаксарх не соглашался и спорил. «Как бы то ни было, – отвечал Каллисфен, – ты должен сознаться, что здесь он холоднее: там ты ходил зимой в дрянном плаще, здесь лежишь за столом под тремя дорогими коврами». Анаксарх оскорбился его замечанием.

LIII. Каллисфен возбуждал против себя недовольство и со стороны других софистов и льстецов. Если молодежь ценила его за его красноречие, старики в равной мере любили его за его правильную жизнь, серьезность и самодовольство, что еще более заставляло верить причине, побудившей его уехать за границу. Он приехал к Александру с прекрасным намерением вернуть своих сограждан и вновь заселить родной город.

Ему завидовали из-за его известности, но и сам он подавал повод к клевете на него, отказываясь почти всегда от приглашения к Александру. Своей серьезностью и молчаливостью он, казалось, не хвалил того, что происходило вокруг него, относился к нему с неодобрением, вследствие чего Александр даже сказал на его счет стих:

  Я ненавижу философа, который не философ

                                                              для самого себя.

Рассказывают, однажды многие из гостей обратились к нему на обеде с просьбой произнести за кружкой вина похвальную речь македонянам. Каллисфен говорил на эту тему так увлекательно, что гости поднялись с мест и стали рукоплескать ему и бросать в него венками. Александр заметил, что, по Еврипиду, у кого есть для речи

  Прекрасная тема, тому нетрудно сказать

                                                              блестящую речь.

«Покажи нам свое искусство, – продолжал царь, – обвиняя македонян, чтобы они сделались лучше в нравственном отношении, узнав свои недостатки».

Тогда Каллисфен произнес новую речь, другого характера, где крайне резко говорил в отношении македонян. Он доказал, что только несогласия между греками послужили к усилению могущества Филиппа, причем привел стих:

  Во время безурядицы в чести бывает

                                               и отъявленный негодяй.

Этим он возбудил страшную, ожесточенную ненависть к себе со стороны македонян. Александр сказал даже, что Каллисфен дал доказательство не своего красноречия, а своей ненависти в отношении македонян.

LIV. Об этом, по словам Гермиппа, узнал через чтеца Каллисфена, Стреба, Аристотель.

Заметив немилость к себе со стороны царя, Каллисфен при прощании с ним два-три раза повторил ему стих:

  Умер Патрокл, несравненно тебя превосходящий

                                                                             смертный!

«Умер Патрокл…» – «Илиада», XXI, 107.

Аристотель, по-видимому, не ошибся, сказав, что Каллисфен был замечательным, талантливым оратором, но не имел ума. Как бы то ни было, но твердо, как истинный философ, отказавшись от поклонения Александру, он один прямо высказал то, что скрывали все лучшие и старшие из македонян, возмущаясь только в душе. Греков он спас от большого позора, но еще от большего – Александра: ему удалось отговорить его от введения обычая поклонения, но он погубил себя – казалось, он скорей заставил царя сделать это, нежели убедил его.

Митиленец Харет рассказывает, что за пиром Александр выпил чашу вина и подал ее одному из друзей. Тот взял ее, встал, подошел