Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов

полугода. В предшествующие месяцы вокруг законопроекта развернулась довольно серьезная борьба, однако она касалась не основной его идеи, а частных вопросов — все основные политические партии были согласны с тем, что с копанием в прошлом надо незамедлительно заканчивать. По словам современного германского историка Норберта Фрая, этот закон «представлял собой акт в высшей степени символический в политическом отношении… Впервые на федеральном уровне получил подкрепление менталитет „просто оставим все в прошлом“, уже сформировавшийся в немецком послевоенном обществе»[114].

Впрочем, нашлись и недовольные, называвшие закон полумерой и считавшие необходимой всеобщую амнистию. В феврале 1950 г. Свободная демократическая партия внесла на рассмотрение бундестага законопроект об окончании денацификации; он не был принят, однако в ходе дискуссии все основные политические силы выступили за то, чтобы провести финальную черту. Министр юстиции федеральной земли Северный Рейн — Вестфалия Рудольф Амелунксен в октябре 1950 г. выступил в печати с критикой денацификации и требованием закончить ее. Начался, говоря словами немецкой исследовательницы Ханны Лессау, «двойной демонтаж»[115] денацификации — одновременно ликвидировались структуры и пересматривались их решения. Однако от объявления всеобщей амнистии федеральное правительство удерживал страх перед возможной негативной реакцией держав-победительниц.

В 1951–1952 гг. были постепенно отменены все наказания, назначенные в рамках денацификации (тюремные сроки или поражение в правах). Помилованные преступники толпами выходили на свободу. Количество судебных процессов по делам о нацистских преступлениях резко сократилось. Обвинительные приговоры стали единичными, в особенности после того, как в 1955 г. немецким судам было окончательно разрешено не руководствоваться нормами, введенными победителями во время оккупации. Это позволило западногерманским судьям строго придерживаться принципа «закон обратной силы не имеет»: то, что было легально в Третьем рейхе, не могло стать наказуемым впоследствии. В среднесрочной перспективе такой подход имел одно важное, хотя и незапланированное последствие: он укреплял систему правового государства. Хотя большинство западногерманских судей по-прежнему не являлись убежденными демократами, они как минимум были готовы действовать в рамках существующей системы, соблюдая правила игры.

Одновременно на земельном уровне были приняты законы о завершении денацификации. Так, в федеральной земле Северный Рейн — Вестфалия она была официально окончена в феврале 1952 г. Стоит принять во внимание, что на протяжении двух предшествующих лет все проходившие процессы инициировались самими обвиняемыми и были связаны исключительно с желанием добиться перевода в более «легкую» категорию. Осенью 1951 г. в небольшом городке Штадтольдендорф были торжественно сожжены документы, связанные с денацификацией. Этот случай привлек большое внимание прессы, хотя и остался исключением: после некоторых дискуссий основная масса актов отправилась в архивы.

В 1954 г. был принят второй закон об амнистии, касавшийся в первую очередь послевоенных сюжетов, но включавший также преступления, совершенные «во время крушения», то есть в последние месяцы Третьего рейха (начиная с октября 1944 г.). Фактически амнистия затронула лишь весьма небольшой круг нацистских преступников. Важнее оказалось другое: в тексте закона был, по сути, закреплен важный тезис о том, что действовать по приказу не является преступлением. Это освобождало от ответственности широкий круг преступников из числа чиновников и военных. В итоге, как пишет Норберт Фрай, «к середине 1950-х гг. лишь крошечное меньшинство преступников напрямую расплачивались за свои прошлые деяния»[116].

Амнистиями дело не ограничилось. Статья 131 Основного закона ФРГ предусматривала, что будет издан специальный закон о государственных служащих, уволенных после 8 мая 1945 г. в обход рутинных бюрократических процедур и не занявших с тех пор достойной должности. Таковых в ФРГ, по некоторым оценкам, насчитывалось более 400 000. В мае 1951 г. соответствующий акт был принят; в прессе его немедленно окрестили Законом о завершении денацификации. Фактически он позволил немецким чиновникам, уволенным оккупационными державами, но не вошедшим в процессе денацификации в категории I и II, вернуться на государственную службу. Для них было зарезервировано 20 процентов мест. Если возвращение на работу оказывалось невозможным ввиду отсутствия вакансий, выплачивалась компенсация. Компенсация также полагалась за неполученный с 1945 г. заработок.

Проблема так называемых сто тридцать первых продолжала вызывать споры. К примеру, ожесточенные баталии развернулись вокруг вопроса о том, следует ли при продвижении по службе и назначении пенсий учитывать административный стаж в годы Третьего рейха. В германском законодательстве был традиционно закреплен набор обязанностей государства, выступавшего в роли работодателя, по отношению к чиновникам — защита от увольнения, право на пенсию, схема продвижения по службе. Должны ли в новой ФРГ принимать во внимание старые послужные списки, или 8 мая 1945 г. все началось с чистого листа и западногерманское государство не несет никаких обязательств по предшествующему периоду? Первую точку зрения отстаивал Федеральный верховный суд (многие члены которого были нацистами), вторую — Конституционный (где значимую долю составляли жертвы нацизма). В 1954 г. Федеральный верховный суд постановил, что немецкие чиновники нацистской эпохи просто выполняли свой долг:

Как и прежде, несмотря на постыдное и незаконное давление, подавляющее большинство германских чиновников испытывали чувство долга в первую очередь перед государством с его легитимными функциями, воспринимая свою службу именно в таком духе. С самого начала и далее в течение некоторого времени личность Гитлера могла восприниматься как высший государственный орган[117].

Иначе говоря, популярная у чиновников отговорка «я служил не Гитлеру, но Германии» обрела легальный статус. Впрочем, долгая борьба вокруг конкретного применения статьи 131 все же имела одно важное позитивное последствие: теперь те, кого она касалась, воспринимали свою «реабилитацию» не как нечто само собой разумеющееся, а как великодушное благодеяние со стороны западногерманского государства.

Уволенные массово возвращались на службу. К 1953 г. в федеральных министерствах насчитывалось около 15 000 человек, взятых на работу во исполнение 131-й статьи Основного закона; они составляли почти треть от общего числа сотрудников. В некоторых министерствах (например, внутренних и иностранных дел) их доля превышала 40 процентов. Если добавить органы федеральных земель, общее число вернувшихся на службу «сто тридцать первых» составило почти 40 000 человек.

В своем последнем, неоконченном романе «Земля обетованная» Ремарк вложил «формулу интеграции» в уста одного из своих героев:

Едва война кончится, в Германии не останется ни одного нациста. Лишь бравые честные немцы, которые, все как один, пытались помочь евреям. И даже если вы какого-нибудь нациста случайно обнаружите, вы его не вздернете, господин Коллер!.. Вместо этого вы попытаетесь его понять. И даже простить[118].

У писателя, как и у многих его современников, такая практика вызывала возмущение.

Справедливости ради надо сказать, что и жертвы нацизма не были забыты. В 1953 г. был принят федеральный закон о компенсациях жертвам национал-социалистических преследований. Он предусматривал выплаты самым разным группам жертв нацизма — от евреев и политзаключенных до художников,