Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

военнопленные, а также одежда убитых, в которой копошатся эсэсовцы и полицейские, а местные жительницы мирно беседуют с охраняющими овраг полицаями, зафиксировали скорее всего именно этот день и именно эту фазу[300].

После 2-3 октября — и до оставления города — казни продолжились, но утратили свою ежедневность и массовость. Есть указания, например, на расстрелы 3-4, 8, 11, 26 и 27[301] октября.

Вот индивидуальное свидетельство о Бабьем Яре из отчета Эйсмонта. Автор — советский военнопленный А. Н. По[пов?], сумевший потом убежать из своего лагеря (вероятно, дулага 201). Он описывает ситуацию в овраге, сложившуюся, скорее всего, по состоянию на 1 октября — назавтра после завершения «Гросс-акции»:

Утром немцы разбили пленных на группы и объявили, что поведут на работу. В нашей группе было около 200 человек. Выходя из города, мы увидели огромные кучи верхней одежды. Тут же лежала груда паспортов. Нас подвели к глубокому оврагу, который назывался Бабий Яр. На краю оврага лежали такие же громадные кучи одежды, груды паспортов, удостоверений. Это была одежда расстрелянных. Много одежды женской, детской... В овраге, куда нас загнали, лежало несколько тысяч полуголых трупов мужчин, женщин, детей. Они были чуть-чуть засыпаны песком. Из песка торчали оторванные руки, ноги, клочья тела. Нам приказали закапывать эту огромную и страшную могилу[302].

Торчащие из земли человеческие конечности — явно результат подрыва саперами склона оврага, что, по-видимому, не привело к полной засыпке трупов землей, как того хотели добиться. Военнопленных подогнали, чтобы лопатами навести здесь «порядок» после подрывников.

Вместе с тем тысячи свежих трупов, кучи одежды и груды паспортов свидетельствуют именно о новых расстрелах (одежда жертв расстрелов 29-30 сентября не оставлялась на земле, а сразу же энергично вывозилась на склад).

Где-то на стыке октября — ноября большие партии еврейских контингентов, вероятно, исчерпались, и расстрелы в самом Бабьем Яру прекратились. Средние партии обреченных погибнуть киевлян — в несколько десятков или первые сотни человек (и это уже не только евреи!) — практичнее было расстреливать в противотанковых рвах, траншеях и окопах.

Основным местом массовых расстрелов стал огромный — 300-400 м длиной и около 3 м шириной[303] — ров на Сырце, прорытый от Лукьяновского кладбища вдоль левой стороны Дорогожицкой (бывшей Лагерной) улицы и пересекавший ее в том месте, где она поворачивала в сторону Дегтяревской улицы и Брест-Литовского проспекта[304].

Ярима Чернякова стала случайным очевидцем того, как 3 или 4 октября 1941 года ко рву подъехало 6 или 7 открытых грузовиков, груженных людьми, — всего человек около 500, в основном евреев-мужчин:

Когда первая автомашина подошла к площадке, то гитлеровцы стали сгонять на землю по 4-5 человек, раздевать их до нижнего белья и, нанося несколько ударов палками, подгоняли к окраине рва, где этих граждан расстреливали стоявшие в шеренге автоматчики. В таком же порядке гитлеровцы уничтожали мирных граждан, подвозимых на следующих автомашинах[305].

Вот свидетельство другого военнопленного из той же сводки НКВД (его имя не приводится):

В сопровождении сильного караула нас погнали закапывать расстрелянных. На окраине Киева у противотанкового рва стояла колонна полуголых мужчин и женщин, не менее 700 человек. Многие были избиты до крови. Офицер объявил: «Сейчас во рву начнем расстреливать евреев. Кто из вас будет бояться — расстреляем и его». Немцы отобрали 50 человек, повели их в ров и заставили лечь лицом вниз. Потом в ров спустились немецкие автоматчики и расстреляли всех лежащих. Прострелив несколько раз головы, туловища и ноги, автоматчики вышли изо рва и стали пить приготовленное для них вино. Нас заставили слегка присыпать убитых землей. Затем отсчитали другую партию, тоже 50 человек, и положили их на трупы тоже лицом вниз. Снова автоматчики вошли в ров и расстреляли лежащих. Из одной партии, расстрелянной и засыпанной землей, встал один мальчик лет 12, весь окровавленный. Он протирал глаза от грязи, смешавшейся с кровью, и кричал: «Но я не еврей». Немец подбежал и из автомата выстрелил в упор прямо мальчику в глаза. Расстрел продолжался весь день. 15 или 16 раз немцы отсчитывали, загоняли и укладывали в ров группы по 50 человек. Землей засыпали не только теплые трупы, но и тех, кто еще шевелился[306].

Наконец, еще одна фиксированная еврейская дата — 14 октября: в этот день расстреляли 308 душевнобольных-евреев, правда, не в Бабьем Яру, но поблизости — на территории Павловской психбольницы[307]. Одним из них был и Пинхос Красный.

К ноябрю резервуар потенциальных еврейских жертв почти исчерпался. С утратой массовости модифицировался и основной способ убийства обреченных. Для казни полусотни-сотни жертв рациональнее машины-душегубки (газвагены).

В августе — сентябре 1943 года, в разгар «Операции 1005», газвагены снова зачастили в Яр: трупы не закапывали, а сразу сжигали.

Душевнобольные

Как писали профессор Е.А. Копыстинский и группа других врачей в акте ЧГК от 30 ноября 1943 года: «Произошло небывалое в истории насилие над несчастными душевнобольными, перед которым бледнеет весь ужас средневековья»[308]. Профессор имел в виду тотальную ликвидацию душевнобольных пациентов Кирилловской психиатрической больницы им. И. А. Павлова, в сущности их геноцид.

Для немецкой карательной машины избавление от человеческого балласта было рутинным делом[309]. На момент оккупации Киева в ней находилось на излечении около 1500 психически больных людей, а также медперсонал во главе с директором — Павлом Петровичем Чернаем. Больница во время оккупации была подчинена здравотделу городской управы и контролировалась гарнизонным немецким врачом Рыковским[310].

Первыми, как уже было сказано, были ликвидированы 308 душевнобольных-евреев, предварительно установленных по немецкому запросу — якобы для их отправки в Винницу. Всех их перевели из их отделений и разместили в отделении № 8, расположенном близ больничной ореховой рощи, где они находились три дня безо всякого питания или обслуживания. 13 октября в больницу пригнали военнопленных, которые выкопали поблизости большую яму. 14 октября 1941 года[311] в больницу прибыл отряд айнзатцкоманды 5 под руководством Мейера. Выводя больных группами по 10-16 человек, убийцы расстреляли под проливным дождем всех физически здоровых, предварительно их раздев. Слабосильных же и лежачих, а именно таким был и Пинхос Красный, сбрасывали в яму живыми.

Позднее были арестованы и убиты и все евреи-врачи[312].

7 января 1942 года была ликвидирована следующая партия хронических душевнобольных — не-евреев: 508 человек, отправляемых на сей раз якобы в Житомир. Их убивали в газвагенах-душегубках, партиями по 50-60 человек. Потрясающая деталь от Натальи Александровны Левшиной, секретаря больницы: трупы из этой партии не побросали