Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Полталера? — повторил барон. Тут он снова взглянул на Сыча, и ему почему-то не понравилось, что тот всё ещё улыбается…

— А чего ты такой довольный? — спрашивает он у своего коннетабля.

— А я вот думаю, про эти его интересы госпожа Агнес знает?

Вопрос-то был хороший. И хоть Сыч о том и не говорил, но весь его вид показывал, что ответ ему известен. И Волкову, кажется, тоже. Он опять принялся читать.

— И, как мне стало ещё известно, Леонард Штайн каждую неделю видится со знакомой вам девой в соборе Святого Петра на воскресных службах, старается сесть к ней ближе, и один раз после окончания службы даже дарил ей шёлковый шарф.

Дорогой сеньор Фридрих, надеюсь, что эти вести вам пришлись и оказались интересны, и если так, прошу вас возместить мне затраты, что я потратил в ваших интересах. А именно семнадцать талеров. На том прощаюсь с вами. Да хранит вас Всевышний. Молюсь за вас».

Подписи на письме не было. А у генерала поначалу не было слов, чтобы комментировать это забавное письмо. И, подождав немного, Сыч заговорил:

— Ну так что, экселенц, будете платить ему? — Волков бросает на него взгляд, и Фриц продолжает: — Если деньги есть, лучше такому человеку заплатить. Он может ещё нам пригодиться.

— А как же он уговорил вдову рассказать всё это? — наконец интересуется генерал.

— Да кто ж его знает, экселенц… Способов-то много… Может, сама, из бахвальства, — знаете, некоторые любят похвалиться своими подвигами, да нельзя, за такие подвиги, к примеру, на дыбу угодить можно, а рассказать-то о себе охота, вот он её и разговорил. Ну или, может быть, за деньги, а может, просто пальцы ломал, — пожимает плечами Фриц Ламме.

И тогда Волков говорит своему коннетаблю:

— Деньги получишь, сейчас дам, и знаешь что… Напиши-ка ему, пусть едет сюда, будет у него тут работа.

— О, это хорошая мысль, экселенц, хорошая, он нам сейчас пригодится, — обрадовался Сыч.

— Пусть едет побыстрее, — и генерал отдал письмо коннетаблю. Конечно хотел бы почитать ещё, как-нибудь потом, повнимательнее, да подумал, что супруга его глупая опять будет в его бумаги нос свой любопытный совать. И что ей в голову может прийти после прочитанного… И решил, что ну его, от греха подальше пусть у Сыча письмо лежит, у него жена вроде неграмотная.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 25

⠀⠀

Когда Ламме увёл заскучавшую было красотку жену, а слуги уже убрали со стола, оставив господину лишь графин вина и блюдо с местными фруктами, он наконец принялся за письма. И первым распечатал письмо от своего кредитора…

Остен, мерзавец.

Негодяй сначала написал пару слов сочувствия, дескать, да разве же можно так нападать на ребёнка и жену. А повозмущавшись немного, напомнил генералу, что его следующая выплата уже скоро, сразу после урожая; также писал, что он очень рассчитывает на эти деньги, и ещё надеялся, что случай с юным графом не повлияет на погашение задолженности. А также Остен просил барона подтвердить письмом, что он готов будет погасить часть долга этой осенью, как было уговорено. Боялся жулик, что барон будет просить отсрочки платежа из-за «прискорбного происшествия». В общем, ничего особенного, обычная сволочь, обычный банкир. Ну, может, и не совсем обычный, а самый из всех нахальный. Генерал небрежно бросил письмо на стол: в печь. Отвечать на него он не собирался. Дальше… Ну, конечно же, письмо от неё. От «сестрицы».

Письмо было писано не её рукой, почерк ровный, буквы красивы, ошибок нет… Этот приживалец-секретарь писал… как его там… Нет, барон не мог вспомнить имя секретаря Брунхильды.

«Брат мой и господин. Уж знаю, что дошли до вас вести о том ужасном случае, в котором был ваш племянник и я. Так хочу вам сообщить, что с нами всё в порядке. Мы живы и здоровы, благодаря Богу и благодаря нашим друзьям Фейлингам, которые оба не струсили и отбивали железо голыми руками, что закрывали животами своими нас с сыном от пороховой стрельбы, что понесли раны тяжкие за нас с графом, и которые оба, и Хуго, и его родственник Курт Фейлинг, которого прозывают в семье «Тихоней», оба были все в крови, когда я их последний раз видела. И ещё благодаря нашему родственнику, славному и доброму господину Кёршнеру, дом которого стал для нас истинным убежищем в ту страшную ночь, когда убийцы шлялись вокруг, помышляя убить вашего племянника. И лишь фамилия Кёршнеров и их люди тогда отбивались от негодяев, а из городских людей никто на помощь не пришёл. Но, слава Господу, рассвет пришёл, и убийцы отступили, а затем приехал к нам господин Роха, и мы тут же отбыли с ним в ваш, господин мой, благословенный край, — генерал думал, что дальше Брунхильда начнёт жаловаться на баронессу, но ничего подобного не было. И графиня писала: — Но здесь я всё ещё не чувствую себя в безопасности, так как вас нет рядом, и посему я посылала нарочного к нашей Агнес в Ланн с просьбой приютить там меня и графа. А наша славная племянница, — тут генерал невольно усмехнулся: «Славная племянница?», — имела в тот же день разговор с Его Высокопреосвященством насчёт меня и графа, он её принимает, как только она просит о том, и ему она сказала, что вы, братец, уехали на очередную войну, а более заступников у меня и графа в герцогстве нет, и пастырь, да хранит его Господь, сразу бедой моей проникся, — «да это уж несомненно, старый лис сразу почувствовал, как лишний раз уязвить герцога», — и настоял, что если нам грозит опасность в Ребенрее, чтобы мы были к нему без промедления, обещал защиту для нас и покровительство, обещал о том подлом вероломстве писать самому Папе и ещё обещал мне пансион на срок проживания. И о том всём нарочный мне привёз от архиепископа письмо ласковое. Посему обременять вашу супругу в вашем малом доме я не захотела и решила отъехать в Ланн, где и буду ждать от вас вестей.

Мы с графом вспоминаем о вас ежечасно и любим вас всем сердцем, братец дорогой, для графа вы истинный пример рыцаря, он всё время спрашивает о ваших подвигах, просит рассказывать про вас, хоть сто раз уже те рассказы слышал. Ему так понравилось, что одно имя ваше устрашает недругов, а ещё он