На линии огня - Валентин Георгиевич Сержантов

Но когда, «с разрухою сладив», начштаба беспартийным предложил разойтись по домам, бригадир с Коксохима, что стоял за спиной у Егора, «будто мучаясь» одной с ним болью, ответил:

— Разве мыслимо это —

в сей момент да уйти на обед?

Если нет у меня партбилета —

так и совести, стало быть, нет?!

Сосед же ворковал под ухо:

…Головой постоим… А краюха,

ну, горбушка, — у каждого есть…

Всем своим существом и Егор, и бригадир с Коксохима, и другие члены бригады убеждают, что уважения коллектива достоин лишь тот, кто не стоит в стороне от общих требований, кто вкладывает всего себя в труд, в жизнь, любовь — во все, что создает и чем живет его маленькая ячейка.

Эти простые рабочие парни в поэме Ручьева ответили на главный вопрос революционной нравственности: на вопрос о способности человека чувствовать себя частью коллектива, объединенного общей осознанной целью, ощущать слитность своих интересов с интересами товарищей по работе.

Ан. Франсу принадлежат слова:

«Искусству угрожают два «чудовища» — художник, который не является мастером, и мастер, который не является художником».

Борис Ручьев сочетал в себе и художника, и непревзойденного мастера. Он обладал не только острым слухом как поэт, но и острым зрением как мыслитель. Поэзия его извлекала из жизни рабочей среды ее истинный дух и значение.

Поэтическая мысль Ручьева, объявшая все стороны величественной индустриальной истории, тем и ценна и совершенна, что с огромной художественной силой раскрывает историческое значение социалистических преобразований, священных в развитии нашего государства.

Стоя на самых передовых позициях страны, Борис Ручьев постиг в образах действительность, которая в летописи героических дел нашего народа завоевала себе почетное место.

Пройдет сто, двести лет, и поэт комсомольской Магнитки, говоря с молодым современником, будет все рассказывать о том, как они воздвигали свой металлургический гигант и город-сад, и каждое новое поколение комсомольцев воспримет это как рассказ о себе:

Сколько душ

                   снарядил ты в дорогу,

вывел к Партии — в люди, в бои!

И, сменяясь в рядах понемногу,

молодеют отряды твои.

Значит, здравствуй на радость и славу,

в каждом сердце гори огоньком,

молодой, но партийный по нраву,

старый друг, комсомольский Горком.

С такой же силой, с таким же душевным волнением и лирической проникновенностью через сто, двести лет миллионная комсомолия будет из уст в уста передавать чеканные строки поэта:

Жил довольный хлебом черным,

в праздник чай кирпичный пил,

вместо доброй и покорной,

непокорную любил.

И желанной, нелюбимый,

пел я, строя город мой,

каждым камушком родимый,

каждой гайкою родной.

Насыщенный мыслью и эмоциональным напряжением ручьевский стих является для комсомолии могучей духовной силой в строительстве коммунистического общества.

А кто не знает этих строк Ручьева, ставших живой историей, вечным спутником строителей-романтиков?

Мы жили в палатке

с зеленым оконцем,

промытой дождями,

просушенной солнцем,

   да жгли у дверей

   золотые костры

   на рыжих каменьях

   Магнитной горы.

.   .   .   .   .   .   .   .   .

Мы жили, плясали

без всякой двухрядки

в холодной палатке,

в походной палатке…

   На сотни походов,

   на тысячи дней

   заветная песня

   осталась о ней.

«Песня о брезентовой палатке»… Глубокая по мысли и сложившаяся так естественно в ясную, простую форму, не она ли свидетельствует о высоком мастерстве поэта, не она ли свидетельствует о трудовой доблести советских патриотов, о их беззаветном служении Родине?

Говорят в народе: «Надо красоту любить без прихотливости, а мудрость без излишества».

Это как раз то самое, что, видимо, для себя усвоил поэт Борис Александрович Ручьев.

Уловив в труде присутствующее всегда совершенство, он во всех своих произведениях без излишеств и прихотливости продолжал рассказывать о нем своему современнику.

И тем предстал перед читателем как человек с цельной натурой, с чистой возвышенной душой и огромными нравственными силами, которые образование только развивает в человеке, но дает их ему — природа.

Борис Ручьев партиен в самом истинном и всеобъемлющем значении этого понятия; он воплотил в своем большом сердце все могучее, что было заложено в энтузиазме бессмертных героев Магнитки.

Это она, Россия, которая «пошла» да «повалила» на Магнитострой, — «Обью, Вологдой, Волгою полой, по-юнацки баской — без усов, бородатою да длиннополой, да с гармонями в сто голосов», выдвинула его в свои певцы с весомым словом-образом и крепким голосом, чтоб песня за душу хватала. Это она, Магнитка, дала стране поэта, вечно молодого, с «КИМ отметинкой на груди».

Ясным по видению мира и молодым по чувству — таким навсегда останется в наших сердцах Борис Ручьев, который пел свои песни о людях труда, о рабочем человеке Страны Советов.

И эти его песни чем дальше, тем будут нам все дороже, ибо они знаменуют собой уральскую поэзию, как последнее и высшее выражение мыслей и чаяний строителей Магнитки, прославленных комсомольцев всех поколений.

И лета никогда не охладят, никогда не погасят их стального жара.

Гибнет в потоке времени то, что лишено крепкого зерна жизни.

Все, что вышло из-под пера Бориса Ручьева, выражает самоотверженного, глядящего в будущее магнитогорца-борца и имеет духовное влияние на его судьбу.

Потому-то не умрут творения Бориса Александровича Ручьева. И никогда не устареют слова, сказанные в «Дополнении к анкете»:

Я знаю завод с котлована, с палатки,

с чуть видимой дымки над каждой трубой,

здесь каждый участок рабочей площадки

сроднился с моей невеликой судьбой.

За мною немало тореных дорожек,

я волей не беден

                          и силой богат,

а в душу как гляну суровей и строже —

не чую покоя и славе не рад.

Живу как живется,

                            пою без разбора,

дружу с кем попало

                              и бью невпопад

и даже к победам,

                           горя от задора,

иду, останавливаясь, наугад.

Завод в котлованах — под бурями начат,

в работе растет он железным, в борьбе…

И это, пожалуй, все то же и значит,

что я говорю вам сейчас — о себе.

Я верности вечной не выучен клясться,

не скажешь словами, как сердце поет.

Я вижу — вы юность железного класса,

с